Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

6 декабря перемирие было подписано. Оно вступало в силу 10 декабря и первоначально было рассчитано на 28 дней (до 7 января). Соглашение носило исключительно технический характер — войска оставались на тех позициях, где они к этому времени находились. Никакие политические или территориальные вопросы перемирием не регламентировались. Большевики пытались вступать с немцами в политические дискуссии, но им было сразу заявлено, что «это дело политиков», а немецкие военные «уполномочены говорить только о военных условиях перемирия» 54. Большевики, правда, в своих информационных сообщениях все равно подчеркивали, что немцы согласились вести переговоры на предъявленных им условиях, под которыми подразумевались мир без аннексий и контрибуций и право наций на самоопределение. С тех пор идеологический самопи-ар, рассчитанный на внутреннее потребление, стал неотъемлемой частью советской внешней политики, но тогда риторика большевиков была направлена прежде всего вовне. «Мы верим, — говорил Троцкий 7 декабря на заседании ВЦИК, — что окончательно будем договариваться с Карлом Либкнехтом, и тогда мы вместе с народами мира перекроим карту Европы» 55. Очень скоро, однако, в Петрограде поняли, что выдвинутые большевиками «условия» являлись для Германии пустым звуком. Равно как и обещание не перебрасывать крупные армейские соединения с Восточного фронта на Западный.

Мирные переговоры открылись в Брест-Литовске 22 декабря 1917 года. Советскую делегацию снова возглавлял А. А. Иоффе, делегации стран Четверного союза — германский статс-секретарь по иностранным делам Р. фон Кюльман и австрийский министр иностранных дел граф О. Чернин. Были в Бресте и представители Турции и Болгарии. Уже на первых заседаниях советская делегация убедилась, что от «мира без аннексий» немцы не оставили и следа. Уводить свои войска с оккупированных российских территорий они не собирались. Переговоры были близки к провалу, и Иоффе грозился покинуть Брест-Литовск. Однако успех на переговорах был необходим всем — большевикам, немцам, австрийцам. Хуже всех положение было у австрийцев — в Вене начинались голодные бунты, а в Будапеште — погромы германского консульства. Большевики уже потирали руки, а Иоффе доверительно делился с Черниным: «Я все-таки надеюсь, что нам удастся вызвать у вас революцию» 56. Мир очень нужен был и немцам, которые готовили масштабную наступательную операцию на Западном фронте. В середине декабря «переброска войск из Галиции и Буковины во Францию и Бельгию уже началась в широком масштабе», — вспоминал Людендорф 57. Германия не могла рисковать наступлением на Западе, оставляя Восточный фронт открытым. Это прекрасно понимали и немецкие генералы, и немецкие дипломаты. Но в их подходах была принципиальная разница. В то время как Кюльман готов был договариваться и идти на разумные компромиссы, германское Верховное командование, и прежде всего Людендорф, который незримо присутствовал на переговорах и постоянно вмешивался в них, категорически не собирались оставлять оккупированные российские земли (территории 18 губерний). Кроме чисто военных соображений (плацдарм для возможных операций против России в будущем), были и иные — Людендорф рассматривал эти земли как буфер, препятствующий проникновению «революционной заразы» в Германию. Кюльман готов был согласиться на плебисциты в Польше, Литве и Курляндии, но лишь после победного для немцев завершения войны на Западе и при условии сохранения в землях Балтии германских войск. Так немцы трактовали «право наций на самоопределение». Большевики тоже соглашались на плебисцит, но при своем контроле над территориями его проведения. «Фактически, — резюмировал Чернин, — обе стороны боятся террора противника, а между тем сами хотят применять его» 58. Видя тупиковость создавшейся ситуации, Чернин даже предупредил немцев, что Австрия самостоятельно начнет «сепаратные переговоры с русскими» 59.

Когда переговоры уже готовы были сорваться, Кюльман предложил большевикам «компромисс». Стороны договорились сделать перерыв до 5 января под благовидным предлогом — дать время странам Антанты ознакомиться с переданным им чуть раньше очередным приглашением присоединиться к переговорам «о всеобщем мире без аннексий и контрибуций». Все прекрасно понимали, что Антанта не пойдет на это, но такое объяснение красиво маскировало фактический тупик в переговорах. Решено было также, чтобы не прерывать полностью переговорный процесс, оставить в Бресте специалистов, которые рассмотрели бы технические вопросы вывода войск с оккупированных территорий и еще раз обсудили бы проблему плебисцитов о самоопределении. И все же, когда после новогоднего перерыва Кюльман и Чернин вернулись в Брест, у них не было уверенности, что их партнеры вернутся за стол переговоров. Поэтому, когда пришла телеграмма о предстоящем прибытии советской делегации, немцы встретили это известие с «восторгом». «Лишь внезапное и бурное веселье, охватившее всех, — записал в дневнике Чернин, — показало, какой над ними (немцами. — И. Т.) висел гнет, как сильно было опасение, что русские не вернутся» 60. На этот раз советскую делегацию возглавлял Троцкий. Участие в переговорах в Брест-Литовске стало лебединой песней его «дипломатической» деятельности.

Троцкий отправился в Брест с целью затянуть переговоры и выиграть время для мировой революции. «Затягивание переговоров было в наших интересах, — вспоминал он. — Для этой цели я, собственно, и поехал в Брест» 61. На заседаниях он блистал ораторским искусством, произнося длинные пламенные речи, которые были рассчитаны не на тех, кто слушал его, а на революционные массы в Европе. Задача была все та же — раздуть пожар революции, прежде всего в Германии и Австрии. Но это оказалось не по силам даже такому трибуну, каким был Троцкий. Сами же переговоры с прибытием большевистского наркома так и не сдвинулись с места. Этому никак не способствовал «дипломатический» стиль Троцкого — напористый, бескомпромиссный и сверх всякой меры идеологизированный. Он скорее агитировал, чем вел переговоры. Однажды это привело к тому, что, увлекшись революционной риторикой, Троцкий совершил грубый просчет. Он предложил немцам пригласить в Брест представителей Польши, Литвы и Курляндии, чтобы непосредственно от них услышать, какой они видят свою дальнейшую судьбу. Немцы моментально ухватились за это и согласились доставить представителей властных структур оккупированных ими территорий в Брест. Пришлось Троцкому идти на попятную и объяснять, что кандидатуры таких представителей должен одобрить он сам.

Тем временем переговоры в Бресте пополнились совершенно новым сюжетом. Прибыли посланцы независимой Украины. Поначалу они робко жались по углам и жаждали лишь одного — официального признания странами Четверного союза. Но видя отчаянное положение Австрии, где нехватка продовольствия грозила вылиться в восстание, украинцы быстро освоились и стали выдвигать территориальные претензии на Восточную Галицию и ряд польских земель. Появление украинцев в Бресте спутало