Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

— «Объясняйте да объясняйте...» Иной раз начинаю им объяснять, а они не слушают, им мои объяснения до фонаря. А просто скажешь: «Так надо!» — и не нужны никакие объяснения. Спрашивается, почему надо любить отца и мать, родную страну, природу, жизнь? Тут можно месяцами впадать в бесконечные объяснения. Это аксиомы, не требующие доказательств. Когда человек голоден, ему не нужно объяснять, в чем польза еды. Или зачем надо дышать воздухом. Это и без доказательств понятно. А я, видите ли, не должна заставлять девочек делать уроки, а должна объяснять им, что будет, если они их не станут делать. Да пока я буду объяснять, они за это время успеют десять раз все уроки сделать.

— Или другой случай, — продолжил ее мысли он. — Как-то раз тебя не было, я их накормил, спрашиваю: «Кто будет мыть посуду?» Они: «Конечно, папа, кто же еще!» Ну ладно, они играют, я мою посуду. Потом пошли в магазин, я спрашиваю: «Для кого мы сейчас будем все покупать?» И тотчас сам себе отвечаю: «Конечно, для папы, для кого же еще!» Задумались и всё поняли. Теперь спрашиваю: «Кто будет мыть посуду?» Мгновенно отвечают: «Мы, кто же еще!» Вот тебе и вся педология.

— И это точно. А то эти бесконечные дискуссии, нужна нам педология или не нужна. Конечно, не нужна. Нас как-то без нее воспитывали, и ничего, нормальными людьми выросли. И наказывали нас за дело, чтобы навсегда усвоить, что хорошо, а что плохо. А то, видите ли, нельзя ребенка никак наказывать.

— Кого не наказывают родители, того наказывает жизнь.

— Попробуй скажи это сторонникам педологии, враз заклюют.

Да, май тридцать шестого, счастливейшее времечко, страна на подъеме, быт обустраивается, жизнь все лучше и лучше. Уже полтора года, как убит Киров, но еще не арестовывают и правых, и виноватых, и будущее дело Тухачевского пока в стадии первичного брожения. Мировые тучи где-то там, на горизонте, и темами дискуссий еще служат не карательные меры, а нужна ли нам генетика в виде вейсманизма-морганизма или нужна ли нам эта самая педология, особенно теперь, когда ее главный защитник Луначарский вот уже третий год в гробу.

Семейство Драчёвых — отец, мать и две дочки — едут в новые места работы, тревожась, как там будет, в этой Монголии, которую поневоле побаиваешься, памятуя о монголо-татарском иге.

— Или взять случай с корками, — подкинул дровишек в разговор Павел Иванович. — Как начнут из хлеба мякиши выедать, стыдобища, особенно при людях! А корочки с презрением отбрасывают.

— Зажрался народ, — согласилась Мария Павловна. — Давненько не голодал. Вот будет, не дай бог, война, они эти корочки с любовью вспомнят.

— Так уже исправились. После моей педологии.

Исправил Павел Иванович это дело следующим образом. В очередной раз, когда сели обедать, он сразу сказал: «Мякиш ешьте, а корочки ни в коем случае. Корочки — самое вкусное, и вся польза хлеба в них. Так что вы корочки мне откладывайте, а я вам свой мякиш». Первой не выдержала Геля. Ната ей: «Гелька, ты что! Папа же сказал, корки ему». А она: «Ну вот еще! Я тоже хочу самое вкусное и полезное». Тут отец усилил педологию: «Ни в коем случае! Детям положено есть мякиш, а корочки только взрослым». Тогда и Ната стала с корочками есть: «А я уже взрослая, мне уже в этом году двенадцать будет». Так они обе и перестали мякиш выковыривать, а корочки отбрасывать.

То же самое с пирожками и пирогами. Завели моду разламывать пирожок надвое, начинку съедать, а кончики отвергать или в пироге серединку съедают, а краями пренебрегают. Мать возмутилась: «Зачем же я стараюсь, стряпаю!» — И стала им отдельно начинку класть, а отдельно — испеченное тесто. Подействовало.

Педология, о которой шла речь, появилась в девяностых годах девятнадцатого века в Америке, и вскоре по всему миру раструбили о рождении прогрессивного направления в педагогике. В России в ее пользу высказывались даже такие светила, как Бехтерев и Россолимо, а вот академик Павлов и его соратники восприняли новомодное течение в штыки. Но после революции на мнения Павлова махнули рукой и стали насаждать педологию повсеместно. Рьяно старался нарком просвещения Луначарский, называвший педологию детоводством. Его стараниями в Москве при Российском психоаналитическом обществе открыли Дом ребенка. А самыми рьяными поборницами новомодной науки стали жена Отто Шмидта Вера Шмидт и в особенности психоаналитик Сабина Шпильрейн-Шефтель. С конца двадцатых обе фурии развернули активную деятельность по внедрению новейших методик воспитания детей в духе идей Зигмунда Фрейда, основанных на сексуальном влечении и влечении к смерти.

Бездетные семьи и знать не знали педологических забот, а вот те, кто воспитывал детишек, сталкивались с этой бедой, особенно когда дети шли в школу, где стали постоянно проводиться психологические тестирования на выявление тех или иных отклонений в детской психике. Родителей вызывали на собеседования с психоаналитиками, которые внушали, что на детей нельзя оказывать давление, нельзя говорить «нельзя!», а надо все подробно объяснять, что нельзя, а что можно, что хорошо, а что плохо, и не так, как в известном стихотворении Маяковского, а по системе аргументирования. Мария Павловна с ее жестким сибирским характером непреклонно возражала, что у ее дочерей нет никакого сексуального влечения к отцу, и въедливые педологи тщетно внушали ей, что оно есть, только его надо выявить и ни в коем случае не пресекать, а объяснять девочкам, что их родитель самец, обладающий такими и такими отличиями от самок, а в будущем его место займет другой самец — муж, а также другие самцы, ибо одним мужем нельзя ограничиваться, иначе это сильно навредит психике...

Словом, много подобной белиберды навязывалось бедным родителям. И Павлу Ивановичу еще повезло, что в семье одни дочки, иначе и его мучили бы теориями о подспудном сексуальном влечении сына или сыновей к матери, а он бы переживал, что не может взять и грубо послать педологов к чертовой матери, поскольку он человек воспитанный, деликатный и подобные проблемы привык решать вежливо и доказательно, а грубость это никак не аргумент.

В отличие от него, Мария Павловна не выдерживала и срывалась:

— Послушайте, отстаньте от меня со своими сексуальными влечениями. И тяги к смерти у наших детишек не наблюдается.

— Э, милочка, — возражали ей, — вы просто наблюдать не умеете. Дайте вашим дочерям бумагу и карандаш и попросите