Женщины - Кристин Ханна

— Нет.

Он зашел в дом, забрал телефон у нее из рук и поставил на стол. Она почувствовала себя роботом, которому сбили программу. Нельзя было позволить ему остаться, но и слов, чтобы выгнать, не находилось.

Он закрыл дверь и вдруг оказался совсем близко, они почти касались друг друга, он будто занял собой всю гостиную, как когда-то занял ее сердце.

— Ты меня обманул, — сказала она, но не так, как хотела. В голосе звучала грусть, а не злость.

— Фрэнки.

Он произнес ее имя так, как умел только он. Ее тут же захлестнули воспоминания: его слова, его обещания. Она замотала головой:

— Уходи. Пожалуйста.

— Ты не хочешь, чтобы я ушел.

— Я не хочу, чтобы ты остался.

— Это не одно и то же. Перестань, Фрэнки. Все было по-настоящему. Мы оба это знаем.

— По-настоящему… А что насчет честности? Ведь это не одно и то же.

Он потянулся к ней. Она отшатнулась, попятилась. Ей нужно было выпить.

— Выпить хочешь? Один стакан. Потом ты уйдешь.

Он кивнул.

Она открыла шкафчик, где хранилось спиртное, и поняла, что купила скотч специально для него. Налила два бокала и один протянула ему.

— На улицу.

Здесь они были слишком близко, она боялась, что он попытается ее поцеловать и она не сможет сопротивляться. Они вышли на задний двор, который порядком изменился благодаря Генри: на дереве висели качели из автомобильной покрышки, вокруг кострища четыре деревянных шезлонга. Вдоль забора буйство красок: розы, бугенвиллеи, жасмин и гардения. И когда она так запустила газон?

Рай обошел кострище и сел в шезлонг. Фрэнки села напротив.

— Расскажи мне правду.

Он все понял и не стал увиливать. Хотя бы за это она была ему благодарна.

— Я женился на Мисси за два месяца до Вьетнама. Она…

— Постой. Мисси?

— Мелисса. Я зову ее Мисси.

«Я знаю, кто вы, мисси», — сказал ей тогда отец Рая. Так, значит, он решил, что она жена его сына?

— Продолжай.

— Я был молод и глуп. Я хотел, чтобы кто-то ждал меня дома.

— Так вот что это было, игра слов? Помолвка, которую ты разорвал? Ты клялся, что не помолвлен. Клялся.

— И я не был помолвлен.

— Койот знал? Твои друзья знали правду? Они смеялись надо мной?

— Нет. Я не носил кольцо, никому не говорил о жене. Я быстро понял, что свадьба была ошибкой. Думал, что разведусь, как только приеду. Я не чувствовал себя женатым… А потом я увидел тебя в офицерском клубе, помнишь?

— Помню.

— Меня будто током ударило, я влюбился. Такого со мной еще не было. Может, ты не понимаешь, но ребенок, он все меняет, приходится делать то, что правильно, а не то, что хочется. Я говорил себе, что научусь любить Мисси, а потом встретил тебя.

Фрэнки понимала, о чем он. То же самое она говорила о Генри, но полюбить его так и не смогла. Сердцу не прикажешь.

— Я знал, что так нельзя, но не мог рассказать тебе, не мог тебя отпустить. Я думал… думал, что когда вернусь, мы со всем разберемся, я уйду от Мисси и буду с тобой. А потом мой вертолет сбили. Все решили, я умер. Устроили похороны, закопали пустой гроб рядом с могилой матери. Но однажды обо мне упомянул капитан Стокдейл. Тогда в моей жизни снова появилась Мисси. Она писала мне постоянно.

Фрэнки ему верила. Потому что хотела верить, потому что была слишком одинока или просто чувствовала, что это правда? Не так уж важно. Злость ушла, и это было опасно. Без злости оставалась только любовь.

— Ты был ранен, — тихо сказала она. — Твоя нога.

— Сломал, когда прыгал с вертушки.

— Что случилось?

— Я почти ничего не помню. — Он отвел глаза. Голос стал безжизненным, механическим. Эту историю он явно пересказывал десятки раз. — Я пришел в себя от удара о землю. «Хьюи» надо мной загорелся и пошел вниз. — У него сбилось дыхание. — Приземлился я жестко… из ноги торчала кость, такая белая. Дальше я помню только, как меня волочат за ноги. Чарли срезали с меня одежду и потащили… голого… Меня бросили посреди какой-то дороги, в грязи. Я слышал, как они переговариваются на своем языке. Они меня били, переворачивали и снова били. — Он остановился, а затем продолжил: — Я пытался отползти, но нога адски болела. Везде грязь и кровь, в плече пуля. Мне потом сказали, что был раздроблен сустав.

Фрэнки представила, как он лежит в грязи — голый, раненый и избитый.

Рай на секунду замолчал.

— Ну а потом «Ханой Хилтон». Четыре года и три месяца в камере. В кандалах. — Глубокий вдох, медленный выдох. — И еще… эти веревки. Они обвязывали руки и ноги, стягивали. Заставляли часами стоять в скрюченной позе. Неделю за неделей. А потом… однажды, когда меня тащили обратно в камеру, я услышал других заключенных. Говорили на английском. Тогда у меня впервые появилась надежда. В конце концов меня перевели в другую камеру, по соседству держали капитана Стокдейла. Парни нашли способ общаться. — Его голос дрогнул. — Я был не один.

Он замолчал, словно собирался с силами.

— Мы разговаривали, отправляли друг другу сообщения. Я узнал о Маккейне и остальных. Получил первое письмо от Мисси, она говорила, что никогда не теряла надежды, и… она была нужна мне. Нужно все это. Я опять попытался выкинуть тебя из головы, повторял себе, что так будет лучше, думал, ты уже выйдешь замуж, когда я вернусь.

— Если бы я знала, я бы только и делала, что писала тебе. Твой отец сказал, ты погиб.

— Ты навещала старика? То еще удовольствие. — Он посмотрел на нее. — Я пытался отпустить тебя, Фрэнки. Говорил себе, что поступил как мерзавец, что ты заслуживаешь лучшего. Говорил, что научусь любить Мисси. Снова. Или впервые. Но потом я увидел тебя на авиабазе в Сан-Диего. Один взгляд на тебя — и все мои старания коту под хвост. Я хочу только тебя, Фрэнки. Тебя.

Он тяжело поднялся.

Она тоже встала, подчиняясь силе его притяжения, словно он был солнцем, а она планетой на его орбите.

— А ты хочешь меня, Фрэнки? — Печаль в его голосе уничтожила всю ее решимость.

Она взяла его руку, ощутила знакомое тепло.

— О чем ты спрашиваешь… чего ты хочешь? (Конечно, она хотела только его.) Это меня уничтожит. Уничтожит нас. Твою семью.

— Я уйду от Мисси. Я даже прикоснуться к ней не могу, не вспомнив о тебе. Не могу ее поцеловать. Она понимает, что что-то не так.

— Не проси об этом, Рай. Я