Женщины - Кристин Ханна

Кровь.

— Огнестрел! — крикнул кто-то.

Каталка проехала мимо Фрэнки. Картинка размылась: грудь залита кровью, кожа бледная, он кричит.

— Фрэнки!

Она побежала за каталкой в операционную, но мысленно была совершенно в другом месте, перед глазами вставали образы и воспоминания. Она медленно вымыла руки и пару секунд вспоминала, где лежат перчатки.

Она повернулась и увидела, как медсестра разрезает окровавленную куртку на парне.

Металлические лезвия легко вспарывали ткань.

Обнажилась грудь. Пулевое отверстие, сочащееся кровью.

Летят. Вертолеты «Чинук». Вру-ту-ту-ту-ту.

— Фрэнки. Фрэнки?

Кто-то сильно ее встряхнул.

Приходя в себя, Фрэнки осознала, что она не во Вьетнаме. Она на работе, во второй операционной.

— Выметайся отсюда, — приказал доктор Времински. — Джинни. Иди мой руки.

Фрэнки накрыло волной стыда.

— Но…

— На выход!

Фрэнки вышла из операционной и потерянно остановилась в коридоре.

Проклятый дождь.

Проснулась она на полу своей спальни, голова пульсировала, во рту пересохло. За окном сияло солнце, от света заболели глаза. Вспомнив вчерашний позор, она со стоном выдохнула. Потом встала, добрела до тумбочки, сунула в рот таблетку и отхлебнула воды из стакана.

Она прошла мимо закрытой детской в ванную. В желтую комнату она не заходила уже несколько месяцев — даже чтобы смахнуть пыль. Будь у нее силы, она бы все оттуда вытащила, перекрасила стены, раздала мебель, но она не могла даже открыть дверь.

Она приняла горячий душ, вымыла и высушила отросшие волосы, небрежно стянула их, надела футболку и шорты.

Раздался телефонный звонок.

Она посмотрела на часы. Двенадцать двадцать, суббота.

Барб.

Фрэнки знала, что Барб будет звонить до тех пор, пока ей не ответят, поэтому, взяв пляжную шляпу и складной стул, вышла из дома.

Она пересекла дорогу, поставила стул на песок и села.

Глядя на сверкающие лазурные волны, вспомнила прошлую ночь, вспомнила, как замерла в операционной, словно новичок, только сошедший с самолета.

Так больше не могло продолжаться. Ей нужно завязать с таблетками и вернуться к нормальной жизни. Но как?

Она надвинула шляпу, достала из кармана на стуле темные очки и потрепанный экземпляр «Чайки по имени Джонатан Ливингстон». Может, птица подскажет ей, как нужно жить?

В этот жаркий июньский день на пляже было полно народу. Повсюду носились дети, за детьми бегали мамы, группы подростков держались в стороне. Знакомая пляжная суета успокаивала, но вдруг она услышала мужской голос:

— Джоуи, вылезай из воды. Подожди меня.

Даже в такую жару по спине пробежали мурашки. Фрэнки слегка приподняла поля шляпы и посмотрела в ту сторону, откуда донесся голос.

У кромки воды в шортах и выцветшей серой футболке стоял Рай и смотрел на океан.

Он успел загореть, непривычно длинные волосы выгорели, и она сразу поняла, что он уволился из армии. Прихрамывая, Рай двинулся к дочери, маленькая Джоуи со смехом прыгала в волнах.

Чуть в стороне от воды сидела его жена, ветерок трепал ее платье. Козырьком приставив ладонь к глазам, она смотрела на них и улыбалась.

— Осторожнее, Джо-Джо!

Фрэнки вжалась в спинку стула, съежилась, сдвинула шляпу пониже, пытаясь раствориться.

Отвернись.

Она не могла.

Видеть Рая с семьей было больно и даже опасно, но она не могла заставить себя уйти с пляжа, не могла перестать наблюдать за тем, как нежен он с дочерью. Этот летний день так походил на день в Кауаи, когда Рай сказал ей: «Клянусь, я больше не помолвлен».

Господи, как же она его любила.

Она услышала, как его жена что-то крикнула, — Мелисса, Фрэнки узнала ее имя из газеты. Рай и Джоуи подбежали к ней. Теперь они находились достаточно близко, чтобы Фрэнки заметила, как у Рая стиснуты зубы. На запястьях и лодыжках виднелись уродливые шрамы.

Он неуклюже опустился на колени рядом с женой, лицо исказилось от боли.

«Помоги ему, — думала Фрэнки. — Мелисса, помоги ему». Но жена спокойно складывала еду в плетеную корзинку.

Они не выглядят очень счастливыми.

Нет.

Он не выглядит счастливым.

Мысль возникла внезапно, и Фрэнки не успела от нее отмахнуться. И это после всего, что он пережил.

— Хватит, — прошептала Фрэнки.

Они семья, Уолши, и их счастье — его счастье — не имеет к ней никакого отношения. Она знала их историю, знала, как они познакомились, как поженились, знала о строительном магазине ее родителей в Карлбаде, о должности управляющего, которая ждала его после увольнения из ВМС.

Отвернись, Фрэнки.

Это было неправильно. Больно. Опасно.

Наконец Фрэнки заставила себя встать. Она сложила стул, повернулась и пошла к дому.

— Черт, Мелисса, помедленнее.

Услышав голос Рая, она замерла. Но, стиснув зубы, двинулась дальше — через узкую полосу зелени, вниз к тротуару и бульвару Оушен. Несмотря на все старания не оглядываться, перейдя дорогу, она обернулась и посмотрела на них из-под полей шляпы.

Рай, его жена и дочь приближались к бульвару.

Фрэнки следовало уйти. Немедленно. До того, как она окликнет его. Она сжала стул покрепче и решительно зашагала к дому.

Оставшееся расстояние она твердила себе: «Не оборачивайся, Фрэнки. Просто шагай».

Но ведь он знал, что она живет на Коронадо, или, по крайней мере, что здесь живут ее родители. Он привез семью на пляж, о котором она так часто говорила. Может, это что-то значит?

Она поравнялась со своей машиной, припаркованной у дома, и обернулась.

Рай, открыв багажник темно-синего «камаро», пристраивал корзину для пикника. Мелисса открыла дверцу и помогла Джоуи забраться на заднее сиденье.

Рай захлопнул багажник и проковылял к водительской дверце.

Фрэнки закинула вещи на заднее сиденье и села в машину. Завела мотор и выехала на дорогу. Медленно, лишь слегка нажимая на газ, она двигалась по бульвару Оушен.

Рай сел в «камаро». Раздался рев двигателя.

Она поехала за ним. За ними.

Всю дорогу — по Оранж-авеню и через мост — она ругала себя. Это же самое настоящее преследование. Какой стыд. Он никогда не любил ее. Все было ложью.

И все равно она продолжала ехать за «камаро», одержимая навязчивой идеей увидеть его жизнь.

Если он несчастен…

Нет. Она не должна об этом думать.

В Сан-Диего Рай свернул на Эй-стрит, и Фрэнки поняла, что живут здесь одни военные: американские флаги торчали с каждого крыльца, кое-где на деревьях развевались желтые ленты. Большинство военнопленных уже вернулись домой, но «Желтой лентой старый дуб обвяжи» до сих пор постоянно звучала по радио. Этим вечером на улице было полно детей, собак и женщин с колясками.

Рай остановился у милого бунгало в традиционном американском стиле. На лужайке перед домом валялись игрушки, ролики, одежда для кукол. Пожелтевший