Женщины - Кристин Ханна

На взлетной полосе толпились семьи и журналисты. Мужчины, женщины и дети — все держали в руках приветственные плакаты. Жены, родственники и репортеры стояли впереди, друзья и военнослужащие — сзади.

— Я совсем забыла про плакат, — сказала Фрэнки. Она так нервничала, что не могла ни думать, ни стоять спокойно. Впереди журналисты с микрофонами брали интервью у встречающих. Фрэнки собиралась с мыслями, а Барб и Этель молчали, стоя по обе стороны от нее, точно телохранители.

Сможет ли Рай простить ее за Генри, за то, что она оказалась слишком слаба и не смогла отказаться? За то, что носит ребенка от другого мужчины? Она выстраивала новые отношения, пока его пытали и держали в заточении. Как дать понять, что она никогда не переставала любить его?

— Приземляется, — сказала Барб.

Фрэнки подняла взгляд, ее снедали ужас и радость.

Он все еще ее любит? Сейчас другая версия Рая встретит другую версию ее самой.

Санитарный самолет С-141 коснулся земли, промчался по посадочной полосе и остановился.

Журналисты с микрофонами, камерами и кучей вопросов кинулись было к самолету, но их остановило ограждение, подобраться близко они не смогли.

Толпа чуть не снесла Этель, Фрэнки и Барб. Родные выстроились за желтой лентой, но жены и дети с плакатами в руках так и норовили подойти поближе.

К самолету подкатили трап. Внизу морской офицер пытался сдержать напор журналистов и родственников.

Дверь открылась, и показался первый военнопленный в штанах защитного цвета, которые явно были ему велики. Капитан Джеймс, сбит в 1967-м. Он на секунду остановился, проморгался от яркого света и начал спускаться по трапу. Внизу он отдал честь стоявшему у трапа офицеру, затем ему помогли забраться на трибуну перед журналистами.

Он искал в толпе свою семью.

— Спасибо, Америка. Мы с честью служили своей стране и благодарны за то, что страна вернула нас домой.

Вдруг из толпы вырвалась его жена, протиснулась между репортерами, нырнула под желтую ленту и кинулась в объятия мужа. Толпа заволновалась, семьи распались на отдельные группки. Фрэнки заметила Энн Дженкинс с детьми, Джоан с дочкой и еще несколько знакомых женщин. Все взвинченные, напряженные.

Из самолета показался еще один военный. Жена, сын и, кажется, отец побежали ему навстречу.

Следующим был Рай. Он остановился на трапе, жмурясь от яркого солнца, брюки на несколько размеров больше были туго затянуты ремнем. Он взялся за поручень и, хромая, заковылял вниз.

Все остальное перестало существовать, мир вокруг него растворился. Фрэнки видела расплывчатое пятно защитного цвета, которое минуту назад было самолетом, слышала гомон журналистов, перекрикивающих друг друга, слышала чей-то плач. Она хотела протиснуться вперед и добраться до желтой ленты, но не могла пошевелиться. Слезы застилали глаза.

— Рай, — прошептала она.

Он явно высматривал кого-то в толпе. Ее он не заметил и повернул налево, туда, где стояли жены.

— Рай! — закричала она, но ее голос растворился в криках всеобщего ликования. — Я здесь!

Но он направлялся к высокой, фигуристой женщине с каскадом светлых кудряшек, за нее цеплялась маленькая девочка, державшая плакат «С возвращением, папочка!».

Последние несколько футов Рай почти бежал. Он крепко обнял кудрявую женщину, поцеловал. Страстно, долго.

Затем наклонился и поцеловал девочку. И подхватил ее на руки. Женщина обняла их обоих, все трое плакали.

— Он женат, — тихо сказала Этель. — Вот же сукин сын.

— Боже, — прошептала Фрэнки, чувствуя, как внутри у нее что-то сломалось.

Глава двадцать девятая

Звучала какая-то песня. Фрэнки узнала мелодию, затем слова. «Эй, Джуд…»

Она была в офицерском клубе, танцевала с Раем. Он обнимал ее, рука по-хозяйски лежала на спине, прижимая ее все ближе. Он что-то прошептал, но она не расслышала. «Что? — переспросила она. — Что ты сказал?»

Я женат.

Все это время я был женат.

Внезапно музыка стала такой громкой, что зазвенели стекла.

Она открыла глаза. Взгляд затуманился от слез.

Музыка затихла.

Она была в своем доме, в своей кровати.

Она села, рядом стояли Этель и Барб, в их глазах было столько грусти, что рана Фрэнки снова закровоточила.

Он врал.

Она вспомнила тот свой вопрос, неправильно сформулированный, вопрос, который задала ему на Кауаи, вспомнила его ответ: «Клянусь, я больше не помолвлен». Она прокручивала эти слова снова и снова.

— Солнышко, пора вставать, — сказала Этель. — Генри скоро приедет.

Фрэнки не могла пошевелиться. Она вернулась с авиабазы и рухнула на кровать, заливаясь слезами, не в силах прекратить плакать. Голова раскалывалась, и в конце концов Фрэнки просто заснула.

Она знала, что подруги готовы поддержать ее, оградить от всех бед, но не от боли предательства, Фрэнки даже не знала, что существует такая нестерпимая боль. По дороге домой она попросила подруг остановиться, чтобы купить местную газету. Несколько раз перечитала статью о Джозефе «Рае» Уолше, местном герое, который познакомился со своей прекрасной женой еще в колледже, они поженились до того, как он ушел на войну, и сегодня он впервые увидел дочь Джозефину, или просто Джоуи.

— Фрэнки, — нежно сказала Барб. Села на кровать и убрала мокрые волосы с ее лица.

Фрэнки откинула одеяло. Встала, стараясь не смотреть подругам в глаза, — они слишком напоминали ей о Рае. Она снова чуть не захлебнулась в любви, боли и унижении.

Какой же она была дурой. Разве Этель не предупреждала ее? Мужчины здесь только и делают, что врут и мрут.

Она ушла в ванную, встала под горячий душ, позволив потоку воды окутать ее, смыть с лица слезы.

В пустой кухне с высокого шкафчика безвольно свисало винтажное платье из магазина «Ган-сакс». Смотреть на него она не могла, поэтому повернулась и вышла.

Барб и Этель сидели во дворе, который уже украсили для предстоящей церемонии. Одиннадцать раскладных стульев (для родителей Фрэнки, для Барб, Этель, Ноя, Сесили и небольшой семьи Генри) стояли перед деревянной аркой, которую по наставлению мамы украсили белыми розами. Как будто Фрэнки была наивной дебютанткой, а не беременной медсестрой, прошедшей Вьетнам.

Еще два дня назад она почти предвкушала свадьбу с Генри Асеведо, она хотела родить от него ребенка и начать новую жизнь.

Сегодня она не могла об этом даже думать.

Барб встала и подошла к Фрэнки. А за ней и Этель.

— Генри тебя любит, Фрэнк, — сказала Этель. — Без всяких сомнений.

— А ты его любишь? — осмелилась спросить Барб.

Эти слова словно погрузили Фрэнки под воду, воздуха не хватало. Она знала, что лучшие подруги поддержат любой ее выбор, женщины, которые прилетели к ней по первому зову, были готовы встать рядом у