От Особой группы до легендарного Смерша. 1941—1946 - Николай Николаевич Лузан

в полную грудь вдыхал бодрящий вечерний воздух, в котором смешались запахи трав и полевых цветов, и не замечал ничего вокруг. Его душа пела, а голова кружилась от радости. Подозрения о двурушничестве Ренаты, мутившие ему душу, остались в прошлом. Она не предала и осталась верна своему слову. Он сгорал от нетерпения прочесть ее записку и уже предвосхищал будущие результаты работы с Ренатой. Ее близость к генералу Де Кюну позволяла советской разведке находиться в курсе планов командования оккупационных войск не только Франции, а США и Великобритании. Не меньший оперативный интерес представляла связь Ренаты с Гофре. С ее помощью, как полагал Матвеев, у него появлялась возможность вскрыть разведывательную сеть французских спецслужб из числа репатриантов, созданную в Советском Союзе.

Он бросал нетерпеливые взгляды на часы. Водитель Николай Муравлев без слов понимал его и выжимал из машины все что можно. Серая лента шоссе с тихим шипением стремительно исчезала под колесами. Придорожный кустарник слился в сплошную зеленую линию. За ним мелькали ухоженные дома бюргеров и расчерченные, словно по линейке поля. Война обошла стороной Баварию, все вокруг напоминало пасторальные пейзажи с полотен Ахенбаха и Ширмера.

Впереди, наконец, показались окраины Тюбингена, через несколько минут машины въехали во внутренний двор миссии. Муравлев не успел остановиться, как Матвеев выскочил из машины и, срываясь на бег, поднялся в кабинет, закрыл дверь на ключ, достал записку Ренаты и глазами впился в текст:

«За Вами следят, будьте осторожны. Готова помочь, но не знаю, как с Вами встретиться незаметно. Особенно обратите внимание на Гофре и Роя. Эти лица мне известны как сотрудники французской разведки. Опасайтесь Штока».

Матвеев снова и снова перечитывал записку и каждый раз натыкался на фразы: «За Вами следят, будьте осторожны… Опасайтесь Штока». Слежка со стороны французской спецслужбы его не страшила. На связь с агентами Беспаловым и Мустафаевым он не выходил, а значит, опасность их расшифровки исключалась. Она не грозила и будущим агентам. В вербовочном плане со своими контактами среди немцев и французов Матвеев еще не определился. В личном плане он не испытывал страха перед Гофре и Роем. Что касается их агента в миссии, то им, судя по записке Ренаты, являлся Шток. Он, действительно, представлял серьезную опасность. На его глазах проходила вся внутренняя жизнь миссии.

«Значит, все-таки Шток! – размышлял Матвеев. – Похоже, что так и есть. Из всей обслуги ты наиболее уязвим.

…Содержать три дочери, одна из которых тяжело больна, трудно и сложно… Сам инвалид… Слов нет, повар ты отличный. Но при той безработице, что в Тюбингене, на твое место найдется десяток претендентов.

…Выходит, ты и есть агент Гофре!» – склонялся к такому выводу Матвеев.

Подтверждение тому он находил в поведении и действиях Штока. Он под различными предлогами пытался задержаться в столовой, когда в ней находились офицеры, был излишне услужлив, не один раз пытался по своей инициативе принести обед и ужин в их кабинеты. Обращал на себя внимание и тот факт, что его отлучки из миссии по времени совпадали с провокациями, которые у ее стен устраивали украинские и прибалтийские националисты. Чтобы окончательно утвердиться в своих подозрениях, Матвеев решил с помощью Борисова провести незатейливую оперативную комбинацию и посмотреть на ее результат. Откладывать дело в долгий ящик он не стал.

Наступило воскресенье, и весь состав миссии, за исключением дежурного и его помощника, выехал на пикник. Вместе с ними отправился Шток и там поймался на наживку с бывшим карателем Гарбузом. Реакция французской спецслужбы последовала незамедлительно. Не прошло и четырех дней после разговора – мистификации Матвеева с Борисовым, как Гарбуз бесследно исчез из лагеря для перемещенных лиц. Теперь Матвееву осталось найти убедительный предлог, чтобы избавиться от Штока. Его увольнение лишь на время снимало проблему, но не решало ее. Сомнений в том, что Гофре быстро найдет замену провалившемуся агенту, у Матвеева не возникало. Выход из положения он видел в том, чтобы навязать французской спецслужбе свою игру – перевербовать Штока.

С того дня Матвеев приступил к его обработке: несколько раз предоставлял машину для хозяйственных нужд, увеличил размер премии и помогал с лекарствами для больной дочери – Марты. А когда ее состояние резко ухудшалось, оплатил услуги врача. Все это не могло не тронуть сердца несчастного инвалида войны и многодетного, с кучей проблем отца. Штоку становилось все труднее скрывать свои чувства, они были написаны на его лице. Однако Матвеев не форсировал событий и терпеливо ждал своего часа. Однажды он наступил.

Очередной рабочий день в миссии начался с совещания. После него Матвеев поднялся к себе в кабинет и занялся изучением дел на репатриантов. За работой не заметил, как пролетело время, и к концу подошел обеденный час. Сложив дела в сейф и закрыв на ключ, он спустился в столовую. Обедать пришлось в одиночестве.

Шток подал борщ. Над тарелкой вился ароматный парок. Матвеев наклонился и, причмокнув, произнес.

– Как пахнет! Будто дома побывал. Молодец, Вальтер!

– Благодарю, господин подполковник, – поблагодарил Шток и, польщенный похвалой, склонился в поклоне.

– Вальтер, если так дальше пойдет, то вам самое место в лучшем московском ресторане.

– Благодарю, господин подполковник.

– Присаживайтесь, Вальтер! Как у нас говорят в ногах нет правды, – пригласил к столу Матвеев.

– Извините, господин подполковник, я не могу себе такое позволить. Кто я и кто вы. Нет! Нет! – отнекивался Шток.

– Вальтер, бросьте эти буржуазные замашки! Присаживайтесь!

– Нет! Нет, господин подполковник.

– Вальтер, вы где работаете?

– Э… э, в советской миссии.

– Вот именно, советской! А у нас все равны! Присаживайтесь!

– Благодарю, господин подполковник.

– Товарищ, – поправил Матвеев и кивнул на стул перед собой.

Шток бочком присел и не знал, куда девать свои большие, натруженные руки. Матвеев неторопливо ел борщ, нахваливал и, расспрашивая о положении дел в семье, поинтересовался.

– Как чувствует себя Марта? – уточнил Матвеев.

– Пока непонятно, господин, извините, товарищ подполковник, прошло еще мало времени, – печально обронил Шток.

– Не отчаивайтесь, Вальтер! Мне обещали прислать из Берлина самое лучшее лекарство. Оно обязательно поможет.

– Я вам так благодарен, товарищ подполковник. Но… – нервные спазмы перехватили горло Штока, и он просипел: – Я… я виноват перед вами. Очень виноват.

– В чем, Вальтер?

– Это все они… Это… – Шток осекся и судорожно глотал воздух.

– Вам плохо, Вальтер?! – Матвеев, подхватил его под руку и вывел в сад.

Весна уже смело заявила о своих правах. Теплые ветры, повеявшие с Атлантики, очистили небо от свинцово-сизых туч. Оно налилось густой синевой. В нем беззаботно плескалось солнце. Под его яркими лучами природа стремительно пробуждалась к новой жизни. Изумрудная зелень травы покрыла лужайки. Обочины дорожек полыхали жаром одуванчиков. Кроны деревьев гудели от гомона птиц.

Матвеев провел Штока в беседку и усадил на лавку. Бедняга медленно приходил в себя. Краски постепенно возвращались на лицо. Несмотря на прохладу, на лбу выступила обильная испарина. Матвеев с сочувствием смотрел на Штока. Под его участливым взгляд бедолага не находил себе места, в конце концов, не выдержал и, глотая слова, срывающимся голосом, взмолился:

– П… остите м… я. Простите.

– За что, Вальтер? Вы отличный поварю. У меня нет к вам претензий, – заверил Матвеев.

– Я… я, перед вами очень виноват, господин подполковник. Они заставили меня делать это.

– Кто они?

– Гофре! Рой!

Матвеев сделал вид, что не понимает, о ком идет речь, и продолжил игру:

– Первый раз о них слышу. Кого они представляют?

– Э… э, французскую разведку. Они угрожали мне.

– Угрожали?

– Да! Да! Гофре грозил, если я не стану выполнять, что он говорит, то сообщит вам, господин подполковник, как я служил на Восточном фронте. Но я не воевал против вас! Я никого не убивал. Я повар. Это правда! Правда!

– Успокойтесь, Вальтер! Успокойтесь! Я ни в чем вас не обвиняю.

– Это все Гофре. Он заставил меня делать это!

– Что именно?

– Следить за вами.

– Следить?! Но зачем? Я и мои сотрудники не делаем ничего противозаконного. Мы помогаем советским гражданам возвратиться на родину. Вы это сами видите.

– Гофре утверждал, что вы не тот, за кого себя выдаете.

– Не тот?! – не мог скрыть удивления Матвеева.

– Он говорил, что вы страшный человек.

– Я страшный?! Но почему?