От Особой группы до легендарного Смерша. 1941—1946 - Николай Николаевич Лузан

тяжелый осадок подозрений о ее возможной связи со спецслужбами Франции. Для подозрений имелись веские основания. То, что на работу в бюро брали сотрудников не с улицы, для Матвеева не составляло тайны. Не составляло тайны и то, что все они подвергались тщательной проверке в контрразведке. И здесь у него снова возникли серьезные сомнения в том, что неопытная Рената могла ее выдержать. Косвенным подтверждением тому служила загадочная гибель резидента Михайлова.

Матвеев снова и снова пытался осмыслить сложившуюся ситуацию, чтобы определиться, как действовать дальше и не угодить в западню французской спецслужбы. Здесь многое, если не все, зависело от первого шага, который мог стать и последним. Об этом ему напоминала судьба Михайлова. В своей оккупационной зоне французы не церемонилась, при малейших подозрениях действовали жестко и не прощали ошибок.

«Так кто ты, Рената Лонге? С кем ты?» – задавался вопросами Матвеев и не находил ответов.

За семь месяцев, прошедших с того дня, когда агент «Hoffnung» («Надежда») с заданием Смерш отправилась во французскую оккупационную зону, многое изменилось. Ветры холодной войны, повеявшие между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции, стремительно меняли мир и саму Германию. Страна, разделенная на оккупационные зоны, все больше напоминала два враждебных лагеря. Пропасть отчуждения между восточными и западными немцами становилась все глубже. Они снова оказались жертвами новой пока еще тайной войны. Счет потерь шел на десятки, первыми гибли разведчики и их агенты.

«Так, что же делать?! Что?» – искал выход Матвеев.

На помощь товарищей-контрразведчиков рассчитывать не приходилось, они находились за сотни километров, в Восточной Германии. Сотрудники миссии – армейские офицеры, сержанты и рядовые в деле разведки тоже были не помощники. О его тайной деятельности они не подозревали. Взвесив все «за» и все «против», Матвеев решил взять паузу и понаблюдать за тем, как поведет себя французская спецслужба. В течение следующих четырех дней, при выходах в город и поездкам по лагерям, где содержались репатрианты, он бросал ложные следы-зацепки, чтобы обнаружить слежку. Она себя никак не проявила, это укрепляло уверенность Матвеева в надежности агента «Надежды»-Лонге. Теперь его занимало другое, как так организовать явку, чтобы не привлечь к ней внимания Лонгле и французской спецслужбы.

Наступила пятница. Впереди были выходные – подходящий повод для коллективного выезда сотрудников vиссии на рыбалку. Матвеев решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы найти подходящее место для встречи с Ренатой. Он обратился к карте. Его взгляд остановился на озере Шварцвальде. По рассказам бывалых рыбаков – сотрудников миссии, оно славилось отличным клевом. Но главное достоинство озера состояло в том, что неподалеку от него проживали родители Ренаты. Более подходящего для конспиративной встречи места трудно было найти.

Рабочий день подходил к концу. Матвеев бросал взгляды на часы, торопил время и сгорал от нетерпения поскорее провести разведку местности. Стрелки приближались к 18.00. В кабинетах миссии началась оживленная суета: звучали веселые голоса, из кладовок извлекались и проверялись рыболовные снасти, гремели котелки, во фляжках булькала водка. За окнами, во дворе урчали двигатели машин.

У заядлого рыбака Матвеева уже чесались руки поскорее взяться за удочку, когда заработал телефон. Звонил Лонгле, его голос срывался. Ссылаясь на конфиденциальность информации, он не решался раскрыть содержания происшествия, произошедшего в бюро, и просил немедленно приехать.

Чертыхаясь и проклиная в душе Лонгле, Матвеев швырнул снасти в шкаф, переоделся и спустился к машине. На выезде из миссии его остановил старший лейтенант Константин Борисов и сообщил о массовых беспорядках среди репатриантов, произошедших в лагере под городом Ульм.

«Час от часу не легче! Не многовато ли ЧП для одного дня? – подумал Матвеев и в нем ожили недобрые предчувствия. – А что если это провокация? Через Лонгле тебя заманивают в ловушку! Все, Саша, хватит себя накручивать! Надо ехать! Но страховка не помешает», – решил Матвеев и распорядился:

– Костя, пересаживайся ко мне!

– Как скажете, товарищ подполковник, – принял к исполнению Борисов и уточнил: – Куда едем?

– В бюро, там тоже ЧП.

– ЧП?! Так у них, кроме бумаг, ничего нет!

– Давай не будем гадать, на месте разберемся! Садись! Садись, поехали! – торопил Матвеев.

По дороге к бюро он строил разные предположения, худшее из них – провокация, не подтвердилось. Об этом говорил потерянный вид Лонгле и его сотрудников. И тому имелась веская причина, накануне отправки очередной партии репатриантов в Советский Союз были ошибочно сожжены учетные дела на два десятка человек. Задержка с их отправкой могла вылиться в крупный скандал и грозила Лонгле серьезными последствиями. Матвеев не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы в лице начальника бюро хотя бы не иметь противника. Он предложил, не поднимая лишнего шума, восстановить уничтоженные дела по учетным карточкам, хранившимся в бюро. Лонгле как за спасительную соломинку ухватился за предложение.

Весь вечер Матвеев провел в бюро и нисколько не жалел о сорвавшейся рыбалке. Он рассчитывал еще на один шаг стать ближе к явке с Ренатой. Лонгле поручил ей и еще двум сотрудницам восстановление сожженных дел на репатриантов, подлежащих отправке в СССР. Исполненный благодарности, что скандал не вышел за стены бюро, он пригласил к себе в кабинет Матвеева с Борисовым, выставил на стол бутылку дорогого коньяка и деликатесы с черного рынка. Они приняли его предложение и не остались в долгу. Борисов сходил к машине и принес походный сухпаек. Лонгле разлил коньяк по рюмкам и не без пафоса произнес тост за взаимопонимание. Матвеев поддержал его и в ответном слове отметил крепнущее плодотворное сотрудничество между миссией и бюро.

С каждой выпитой рюмкой атмосфера за столом становилась все более непринужденной, а поведение Лонгле все более раскованным. Крепкий градус и доброжелательное отношение советских офицеров развязали ему язык. В перерыве, когда Борисов вышел из кабинета, чтобы покурить, Лонгле подался к Матвееву и, понизив голос, обронил:

– Николай, будьте осторожны в общении с моими сотрудницами Лонге и Краузе.

– Это же почему, Эдуард? – насторожился Матвеев, и от хорошего настроения не осталось и следа.

– Они не только мои подчиненные, – с многозначительным видом произнес Лонгле.

– А чьи еще?

– Видите ли… – Лонгле мялся и не решался сказать.

– Вы что, им не доверяете? Но почему? – допытывался Матвеев.

– Они… они связаны с одной очень серьезной службой.

– Какой?

– Вы, наверно, догадываетесь, о какой именно службе я говорю. Вам ее надо опасаться, – выдавил из себя Лонгле и, похоже, пожалел.

В его глаза плескался страх, а лицо уродовали гримасы. Матвеева поежился. Его подозрения, что Рената совершила предательство и пошла на сотрудничество с французской спецслужбой, подтверждались. Не подав виду, он повел свою игру, махнул рукой и беспечно заявил:

– А мне нечего бояться, Эдуард! Я всю войну прошел и ни одной царапины.

Лонгле покачал головой и, прижав палец к губам, перешел на шепот:

– Вы ошибаетесь, Николай. Они на все способны.

– Кто они?

– Майор Гофре и капитан Рой. Они… – Лонгле осекся и изменился в лице.

– И почему я должен их бояться? Ну, говорите, говорите же, Эдуард! – торопил Матвеев.

– Нет! Нет! Я и так сказал больше чем надо! Николай, я вас умоляю, только никому ни слова. Они… они ни перед чем не остановятся. Я… я … – срывалось с дрожащих губ Лонгле.

– Успокойтесь, Эдуард! Успокойтесь! Этот разговор останется между нами.

– Я надеюсь на вас, Николай. Только никому ни слова. Я прошу вас, Николай, – умолял Лонгле.

– Хорошо! Хорошо! Слово советского офицера! – заверил Матвеев и разлил коньяк по рюмкам.

Они выпили. Лонгле обмяк и студнем расплылся по стулу. Попытки Матвеева расшевелить его и вывести на разговор о Гофре и Рое не дали результата. С возвращением Борисова разговор снова вернулся к рабочим вопросам и все больше тяготил Лонгле. Матвеев тоже чувствовал себя не в своей тарелке и с трудом дождался завершения работы по переоформлению дел на репатриантов. Расписавшись в их приеме, он и Борисов, покинули бюро и выехали в миссию.

По дороге Матвеев терзался мыслью о предательстве агента «Надежды» и пытался предугадать, чего ждать от Гофре и Роя. О них принадлежности к спецслужбам Франции до сегодняшнего дня ни ему, ни Управлению Смерш по ГСОВГ не было известно. Слабым утешением служило то, что в их лице он теперь знал своего противника. Предупрежден – значит вооружен. С этим Матвеев поднялся к себе в кабинет и, несмотря на поздний час; в понедельник предстояло формировать эшелон