Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

«прекратить военные действия между враждующими сторонами». В нем говорилось, что «для окончательного соглашения о форме и конструкции новой государственной власти» совещание признало необходимым «установить немедленное перемирие и обращение к враждующим сторонам о прекращении кровопролития и вооруженных столкновений»[1529]. Эти промежуточные договоренности совещания позволили «Делу народа» с чрезмерным и необоснованным оптимизмом заявить своим читателям, что «сами ленинцы уже поняли всю преступность их авантюры»[1530].

Военный фактор сыграл значительную, если не решающую роль в переговорах: казаки Краснова стояли под Петроградом, хотя они и вынуждены были отступить в результате неудачных для них боев 30 октября. Генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта В. Л. Барановский, имевший связь с А. Ф. Керенским и Комитетом спасения, еще утром 30 октября передавал по прямому проводу в Ставку сведения, которые получил от комиссара Северного фронта меньшевика В. С. Войтинского:

Настроение Комитета спасения вполне определенное, все их надежды связаны с действиями отряда Краснова. Совершенно несомненно, что победа достанется либо нам, либо Каледину. Возможность третьего выхода уже исключена[1531].

Под этим «третьим выходом» в данном случае подразумевался успех большевиков. Важно отметить, что сторонники министра-председателя также опасались победы «контрреволюции» (сил Каледина) как возможного исхода столкновений. Наконец, именно успехами войск Керенского и Краснова на внутреннем фронте Барановский объяснял согласие большевиков пойти на компромисс.

Левый эсер Б. Ф. Малкин позднее вспоминал, что в ходе заседаний под эгидой Викжеля 30 октября умеренные социалисты постоянно отлучались к телефонам, чтобы узнать о ситуации на «Гатчинском фронте». Они надеялись на победу Керенского, которая стала бы весомым аргументом на переговорах. После получения известий о поражении войск Краснова под Пулковом эсеры и меньшевики оказались более сговорчивыми[1532].

Даже Г. Е. Зиновьев, выступавший за соглашение с умеренными социалистами, считал, что успехи на «Гатчинском фронте» облегчают дело переговоров. На заседании Петроградского Совета 31 октября он заявил, что не надеется на заключение перемирия с Керенским: «Противник может быть сломлен только борьбой», после разгрома войск Краснова меньшевики и эсеры пойдут на уступки[1533].

Готовность к переговорам и решимость прибегнуть к силе демонстрировали и те большевики, которые не были убежденными сторонниками компромисса. В ночь с 30 на 31 октября была направлена радиотелеграмма СНК за подписью Ленина. В ней говорилось, что советское правительство мобилизовало силы для подавления «нового корниловского похода на Петроград». Оно принимает все меры, чтобы избежать кровопролития, но если они не приведут к результатам, то советские власти «не остановятся перед самыми беспощадными мерами подавления»[1534]. В беседе с корреспондентом газеты левых эсеров командующий войсками ВРК подполковник М. А. Муравьев также отметил, что «применяются все меры к избежанию дальнейшего кровопролития», а также что к Керенскому отправилась делегация для переговоров о «прекращении братоубийственной войны»[1535].

Еще 29 октября делегация Викжеля посетила Керенского в Гатчине. Ему сообщили, что невозможно исключить большевиков из переговоров о власти, поскольку это привело бы к «междоусобной войне». Кроме того, подавление большевиков силой закончилось бы разграблением Петрограда «бандами хулиганов»[1536]. Тема преступности и погромов, которые и ранее воспринимались как побочный продукт гражданской войны, продолжала использоваться как важный политический аргумент.

Однако Керенский отозвался на предложение о перемирии только после победы войск ВРК в бою под Пулковом и последовавшего отступления казаков в Гатчину, где и было получено новое предложение от совещания при Викжеле[1537]. 31 октября министр-председатель направил телеграмму в Комитет спасения родины и революции с копией Викжелю. Он указал, что Временное правительство было вынуждено не по своей воле пролить «братскую кровь» и готово «приостановить подавление восстания силой оружия и ликвидировать мятеж путем переговоров»[1538].

Одновременно и генерал Краснов телеграфировал в ВРК, сообщив о готовности Керенского начать переговоры. Так, по его словам, министр-председатель, «не желая проливать братскую кровь», согласился с решением совещания при Викжеле. Краснов предложил ВРК отвести войска в Петроград и установить демаркационную линию[1539]. Такие условия вряд ли могли быть приняты большевиками, ощущавшими себя победителями; да и силы, находившиеся в распоряжении Краснова, становились все менее надежными, не получая подкрепления и испытывая воздействие большевистской агитации.

Поздно вечером 31 октября из Гатчины в Царское Село прибыла делегация от казаков, желавшая вступить в переговоры с ВРК. В расположение же войск Краснова отправился командовавший отрядами моряков большевик П. Е. Дыбенко, которому к утру удалось уговорить комитеты казаков прекратить сопротивление[1540]. Казаки постановили закончить гражданскую войну и выдать ВРК Керенского (последнему, как известно, удалось бежать)[1541].

Получив информацию о решении казаков, генерал Н. Н. Духонин, которому Керенский накануне передал должность Верховного главнокомандующего, разослал по фронту радиотелеграмму. В ней генерал объявил, что войска Краснова заключили перемирие с Петроградским гарнизоном, «дабы остановить кровопролитие гражданской войны»[1542]. Это соглашение, по показаниям комиссара Северного фронта меньшевика В. С. Войтинского, бывшего при отряде Керенского, воспринималось обеими сторонами не только как договоренность о перемирии, но и как соглашение о полном прекращении гражданской войны. Комиссар также немедленно отправил телеграмму «всем, всем, всем», извещавшую о том, что окончание гражданской войны означает прекращение всяких враждебных действий и приостановку передвижения войск в сторону Петрограда[1543]. Со своей стороны, и контролируемый большевиками ВЦИК призывал все отряды, которые «идут за контрреволюционными мятежниками», сложить оружие и не проливать «братской крови за интересы кучки помещиков и капиталистов»[1544]. Теперь уже большевики ощущали себя достаточно сильными, чтобы предъявить ультиматум противникам и партнерам по переговорам, которые велись под эгидой Викжеля. 1 ноября ВРК сообщил: «Авантюра Керенского считается ликвидированной»[1545].

На следующий день закончились и кровопролитные бои в Москве. Стороны здесь заключили соглашение, по которому противники большевиков складывали оружие, но сохраняли свободу. Приказ командующего войсками КОБ полковника К. И. Рябцева заканчивался словами: «Гражданская борьба, согласно постановлению высшего в Москве политического органа — Комитета общественной безопасности, окончена»[1546]. Московский городской голова тоже полагал, что соглашение «потушило гражданскую войну». Более того, он заявил, что обсуждать подробности конфликта и искать ответственных за него опасно для установившегося мира[1547].

Символическим актом окончания кровопролитного конфликта в Москве стали почти совпавшие по времени, с разницей в несколько дней (10 и 13 ноября), похороны погибших с обеих сторон. Современники порой противопоставляли эти церемонии, но некоторые газеты назвали и тех и других жертвами гражданской войны[1548]. 12 ноября в храме Христа Спасителя прошла «панихида по всем павшим во дни междоусобного кровопролития на улицах Москвы»[1549]. Хотя действительного примирения между сторонниками большевиков и их противниками не происходило, все погибшие объединялись в этих текстах в статусе пострадавших