Карусель - Семен Теодорович Альтов

— «Лягушачьи лапки в бургундском», «Омары в прованском масле», «Спаржа консервированная», — переводит Скориков, — «Лак для волос», «Новейшее средство от москитов», «Пилюли для мужчин»…

Гости смеются до слез. Вместе с ними смеется хозяин.

— А телефончик Диора не дадите? — не выдерживает Скориков.

— Как не дать, как не дать, дам, конечно. — И Глузмант достает из кармана пижамных штанов записную книжку и перелистывает ее. — Так… Дианчук… Дибуновский… магазин «Диета»… Дорфман… Ага, вот Диор. 226—73—48.

Скориков нервно вскакивает и тянется к телефону, но Глузмант его останавливает.

— Это не здесь… Это у него в Париже телефон такой. А в Париж, молодой человек, лучше звонить из своей квартиры. Достойный человек всегда звонит в Париж из своей квартиры. — И Глузмант подмигивает гостям.

Все, кроме Скорикова, громко смеются.

— Жену не разбудим? — спохватывается Лампадьев.

— Не разбудим, не разбудим, — машет рукой Глузмант, — она уехала проведать детей.

— А как они? — интересуется Лампадьев. — Пишут?

— Пишут, пишут, — трясет головой Глузмант. — Старший — уже докторскую, а младший — все еще кандидатскую.

Гости улыбаются. «Какой милый старик», — думают они.

«Не унывает, как мой дедушка!» — подмечает Скориков (телефон Диора он, конечно же, накрепко запомнил).

«Вот о ком бы написать роман», — размышляет Корытов.

«С удовольствием взял бы его к себе в штат», — прикидывает Рыльский.

«У этого человека можно поучиться», — делает вывод Мухин.

— Сколько лет его знаю — не меняется! — говорит Лампадьев, осторожно дотрагиваясь до Глузманта. — Все такой же!

— А почему я должен меняться? — искренне удивляется Глузмант. — Человеку нужно всегда оставаться самим собой!

— Но это мало кому удается, — вступает в разговор Корытов, и его кивком поддерживает Мухин.

— Снимайте пиджак! — неожиданно командует Корытову Глузмант. — У меня еще утюг горячий.

Корытов вяло сопротивляется, но Глузмант уже завладел пиджаком и расправляет его на гладильной доске.

— Давайте я вам одну историю расскажу, — предлагает Глузмант. — Давно ж это было. Жили три человека: Лебедев, Раков и этот… как его… Щукин. Лебедев — возвышенная натура, поэт, Раков — вполне земной, а Щукин — проныра, работал по снабжению…

Глузмант равномерно водит утюгом, рассказывает долго, медленно, убаюкивающе. В окно кухни краешком заглядывает луна. Давно уже похрапывает Рыльский, клюют носами Мухин и Лампадьев, с усилием держит глаза открытыми Корытов, и даже Скорикову кажется, что голос Глузманта доносится откуда-то издалека, то пропадая, то снова появляясь.

— Вот так, — резюмирует уже Глузмант. — Всегда нужно оставаться самим собой!.. А вот другая история. Пришел однажды комар сдавать анализ крови…

Но закончить эту историю Глузманту уже не удается. Со стороны участка Лампадьева раздается мощный взрыв, стекла на окнах и склянки на столе жалобно звенят.

«Мины!» — мгновенно вспоминают все грозные таблички.

«МИНЫ! МИНЫ! МИНЫ!» — стучит у всех в мозгу.

Первыми выскакивают на улицу и несутся к дому Лампадьева Скориков и Корытов. За ними чуть медленнее бежит Мухин. Рыльский идет быстрым шагом, пожимая плечами и явно сомневаясь, стоит ли идти вообще. За ним, часто перебирая палкой, семенит Глузмант. Последним идет Лампадьев. Он делает какие-то знаки и что-то кричит, но его никто не видит и не слышит.

Вот и участок Лампадьева. Нет, здесь все спокойно. Жена Лампадьева приветливо машет им с вышки, не забывая при этом равномерно водить лучом прожектора по грядкам. Таблички «Мины» по-прежнему незыблемы… Мужчины переводят дух.

— Да что вы, что вы, — смущенно говорит Лампадьев. — Мины-то у меня, скажу по секрету, учебные. Чтобы попугать, и все.

— Но громыхнуло-то на самом деле! — беспокоятся все.

— Где громыхнуло-то?

Мужчины озираются по сторонам. В неверном свете редких фонарей глазастый Скориков замечает какое-то движение. Мужчины спешат туда. В самом конце улицы — футбольное поле, у его кромки толпа.

— Разойдитесь, разойдитесь, — уговаривает толпу милиционер. — Это просто у футболистов мяч лопнул. Все будет в порядке — за резиновым клеем уже пошли…

— Надо же! — удивляются наши герои. — Футбол ночью!

— А что, может, и мы сыграем? — неожиданно предлагает Корытов.

И вот уже они все на поле.

Глузмант сидит на скамейке и отчаянно болеет за своих недавних гостей. Мимо него с отремонтированным мячом проносится Скориков, похожий сейчас на знаменитого футболиста Степанова.

— Как жизнь? — успевает он на ходу крикнуть Глузманту.

— Жизнь? — переспрашивает Глузмант. — Жизнь продолжается…

Константин Мелихан

ИНОПЛАНЕТЯНЕ

— Где вы родились живете и работаете (село, город, область)?

— Родился, живу и работаю в Ленинграде в области сатиры и юмора.

— А чем отличается юмор от сатиры?

— Юмор смеется над тем, кто упал, а сатира — над тем, кто толкнул.

Тоннель

Поезд остановился прямо в тоннеле. Причем первый вагон уже выходил из тоннеля, а последний еще не вошел.

Неожиданная остановка огорчила всех, кроме пассажира из последнего вагона. И не потому, что в его вагоне было светлей, чем в других, а потому, что недалеко от тоннеля жил его отец. Каждый отпуск проезжал пассажир через этот тоннель, но отца не видел уже много лет, так как остановки здесь поезд не делал.

Пассажир высунулся из окошка и окликнул проводника, который разгуливал вдоль поезда:

— Что случилось?

— Да при выходе из тоннеля рельс лопнул.

— А скоро поедем?

— Да не раньше, чем через четыре часа, — сказал проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля.

Прямо напротив последнего вагона находилась телефонная будка. Пассажир сошел с поезда и позвонил отцу. Ему ответили, что отец на работе, и дали номер рабочего телефона. Пассажир позвонил на работу.

— Сынок?! — почему-то сразу узнал его отец.

— Я, батя! На целых четыре часа.

— Какая жалость! — расстроился отец. — У меня до конца работы как раз четыре часа.

— А нельзя отпроситься?

— Нельзя, — ответил отец. — Работа срочная. Ну да я что-нибудь соображу.

Пассажир повесил трубку. Проводник как раз возвращался из тоннеля.

— Едем через два часа, — объявил он.

— Как — через два?! — ахнул пассажир. — Вы же обещали: через четыре!

— Так ремонтник думал: за четыре отремонтирует, — а теперь говорит: за два, — объяснил проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля. Пассажир бросился к телефону:

— Отец! Тут, понимаешь, такое дело: не четыре часа у меня, а два!

— Какая досада! — огорчился отец. — Ну да ничего, поднажму маленько, — может, за час управлюсь.

Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, насвистывая, вышел проводник:

— Такой ремонтник попался хороший! За час, говорит, сделаю!

Пассажир бросился к телефону:

— Отец! Извиняй! Не два часа у меня, а час!

— Вот незадача-то! — приуныл отец. — В полчаса я, конечно, не уложусь.

Пассажир повесил трубку. Из тоннеля как