Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

— Опять вы плохо спали, — посочувствовала вдова как-то утром. — Вот я про себя скажу. Висит у меня над кроватью коврик. Эти коврики выпускает артель № 14, систематически перевыполняющая промфинплан. Как мне не спится, гляжу я на этот коврик, думаю о трудовом подвиге артели, размышляю об изобилие ковриков, и таково мне на душе уютно становится. И сон приходит.

Добрая женщина от чистого сердца давала совет, не подозревая, кем является ее собеседник. А Окаяннов, дай ему волю, взорвал бы все эти коврики вместе с артелью № 14 и домиком вдовы. Выдавив фальшивую улыбку, Окаяннов пробормотал:

— Постараюсь, мамаша, последовать вашему совету.

К вечеру пропал Шарик.

Узнав об этом, Окаяннов расстроился и выразил желание разыскать собаку.

— Пойду найду Шарика, — сказал он и двинулся к двери.

Но на пороге вырос майор Дубровский.

— Игра окончена, агент ноль-ноль икс игрек!

Издав звериный вопль, Окаяннов вскочил на подоконник и вышиб раму. За окном усмехался лейтенант Ирочкин.

Глава 7

ЭПИЛОГ

Пропажа Шарика, как догадывается читатель, не была случайной. Собаку увел Ирочкин. Легкого осмотра было довольно, чтобы убедиться: правый глаз Шарика вставной, в него вмонтирована рация. После вмешательства хирурга пес оправился и, благодарно повизгивая, лизал руку своим спасителям. Честное животное и не подозревало, что могло послужить орудием в руках врага.

— Как же нам удалось раскрыть тайну? — говорил на другой день выспавшийся майор Дубровский. — Нас как путеводная звезда вела вера в нашего человека. Мы не заподозрили ни Пуговицыну, ни Кнопкину. Тяжело было заподозрить нашу собаку, но пришлось пойти на это. Все, Ирочкин!

Майор распахнул дверь и, обняв Ирочкина, вышел на балкон. Косые лучи заходящего солнца позолотили кудри Дубровского и озарили юное лицо Ирочкина.

— Хорошо жить! — с чувством сказал майор.

1956

КРАСНАЯ ШАПОЧКА

Сказка о Красной Шапочке известна всем. Как бы рассказали эту сказку И. Эренбург, Л. Леонов и К. Паустовский?

И. ЭРЕНБУРГ

Красная Шапочка вошла в лес. Какой ветер! Говорят, в этом лесу водятся волки. Дядя Леня подарил как-то плюшевого волчонка. Он сначала мне нравился, а потом я засунула его за комод и забыла о нем… У дяди Лени несчастная судьба. Он слишком увлекающийся. Окончил институт, увлекался пиротехникой, потом влюбился в агрономию, спорил с вейсманистами, собирал репродукции Пикассо. Воевал, был ранен, овдовел, снова женился, родилась дочь, умерла, потом еще одна, тоже умерла. Дядя Леня любит повторять: «В двадцать лет любят, в тридцать охотятся, в пятьдесят ловят рыбу».

Бабушкин дом стоял на окраине. Ветер шелестел обрывками газет у избы-читальни. Интересно, дома ли Бабушка? Жизнь у нее сложилась неудачно. Босой девчонкой пасла гусей, самоучкой окончила школу, потом еще одну, была на курсах, работала на заводе, потом — в колхозе, вышла замуж, муж умер, родился сын, умерли оба — и муж и сын, наконец встретила моего дедушку, но и тот вскоре умер. Бабушка сказала мне как-то: «Простота, внучка, это и есть сложность, а ты не знала?»

Красная Шапочка вошла в избу. На кровати в чепце лежал волк. Он был немолод. Позади бурная жизнь. Искоса следя за Красной Шапочкой, Волк думал: «Мне скучно притворяться Бабушкой. И вообще скучно. В Мулен-Руж сейчас, вероятно, пляшет Финфита, глаза у нее печальные и веселые». Забывшись, Волк протяжно застонал. Красная Шапочка, вскрикнув, уронила пирог. Съесть ее было делом минуты. За окном догорал закат. Вошедшие куры клевали крошки. Если сощуриться, то журавль колодца напоминает Эйфелеву башню…

Л. ЛЕОНОВ

Собралась было Красная Шапочка выйти со светом, чтобы вернуться обыденкой, да старинные ходики на материнском буфете стали припаздывать на часок-другой в сутки, а потому и вышла в тот день девонька позже заранее намеченного, облюбованного времени. Шла с подарками. В корзине, медком припахивающей, из тонких ивовых прутьев слаженной (уж не деревенскими ли умелицами?), пирожок с морошкой, любовно в чистую тряпицу обернутый, да бутыль с горячительным от старушьих ревматизмов. Бор кинулся навстречу без предварительного подлеска, оглушив нешелохнутой тишиной, лишь изредка колокольцем птиц прерываемой. Тропинка хитрила, петляя замысловато, прикидываясь то проливным дождичком, то полянкой; то металась, как больной лихоманкой, то текла невинно и невозбранно, благовествуя близость студеного ручейка. Ели, наподобие ведьм, трясли космами, неохватно, неоглядно ввысь вонзались в небо сосны, и вот уже за кустом мелькнуло что-то, возбудив естественный страх в девичьем сердце на предмет волков и прочего лесного зверя, голодом томимого… Но в отмену девичьим опасениям мелькания прекратились, и вот уже тропинка, прикинувшись подружкой, звала, манила к проселочной дороге, булыжником вздыбленной, песочком присыпанной… И вот уже бабушкина избушка выбежала навстречу, кривым оконцем подмигивая, и березка замахала зеленым убором, и вошла в избу Красная Шапочка… Волк, прикинувшись Бабушкой, томился под атласным одеяльцем легкомысленной раскраски, впрочем, жарковатым по такой натопленной избе… Нечистая сила, прикинувшись котом, намывала за печкой гостей… Мелкая, неизъяснимая колдовская рябь стала застилать глаза девоньки, однако остатками сознания видела она безумный, точечный зрачок следившего за ней Волка… «Сгинь!» — вымолвила она со всей возможной в ее состоянии кокетливостью, а Волк, уловив смятение жертвы, усмехнувшись, разинул пасть. Впрочем, припомнив в последнюю минуту милицейские запреты поступков такого рода, Красную Шапочку он не съел.

К. ПАУСТОВСКИЙ

Красная Шапочка вошла в лес, как только занялась заря. Гул сосен напоминал аккорды Девятой симфонии Бетховена. С песнями прошли девушки, собиравшие землянику, похожую на маленькие рубины, и рассветное солнце позолотило девичьи глаза, сделав их похожими на прозрачные и лукавые глаза валькирий. Туман вкрадчиво курился над совершенно круглым маленьким прудом, и изогнувшаяся береза напоминала женское плечо, целомудренно белое и неповторимо прекрасное… Маленькие ноги Красной Шапочки бежали по умытой росой изумрудной траве. Красная Шапочка вошла в чащу, такую густую и темную, будто сюда пролили чернила, и такую напоенную запахами трав и таволги, будто сюда прыснули духами. Красная Шапочка засмеялась от радости. Ей вспомнились «Персидские письма» Монтескье, «Итальянские хроники» Стендаля, заметки Флобера, терцины Данте. Вскоре перед ней засиял луг, похожий на акварели раннего Левитана. Курился туман. Играл на жалейке пастух. Мычали коровы.

А вот и домик Бабушки. Нестерпимым блеском сияли окна, в которые било солнце. Белье на веревке напоминало карандашные наброски позднего Добужинского. На бревенчатых стенах застыли крупные капли смолы, желтой, как янтарь, и блестящей, как ожерелье царицы Савской.

А на Бабушкиной кровати в чепце, слегка сдвинутом набок, полулежал Волк и курил ароматную сигару. Красная Шапочка вскрикнула. Ее тонкий голос, хрупкий и звенящий, был похож на драгоценный венецианский хрусталь. Она умоляюще протянула Волку маленькие теплые ладони. Но тот лишь усмехнулся. Это был циник, жуир и