Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

Красной Шапочки не стало. Но жизнь с ее смехом и слезами, с ее травами, жалейками, омутами, готическими и другими шпилями, с лукавыми женскими взглядами, с песнями девушек и мужеством мужчин, — жизнь продолжалась и была неповторимо прекрасна.

1961

БЕЛАЯ НОЧЬ

Для тех, кто любит кино

Сценарии на современную тему не пользовались горячей любовью режиссера Луки Пореева. Режиссеру больше нравилось инсценировать апробированных классиков. А уж если Л. Порееву приходилось ставить фильм по сценарию на современную тему, то режиссер пытался до неузнаваемости этот сценарий изменить.

Вообразим, что Л. Порееву принесли творческую заявку на сценарий фильма «Карнавальная ночь». Как поступит с заявкой Лука Пореев? Заглянем в его рабочую тетрадь, познакомимся с его размышлениями, возникающими вопросами и наметками будущего сценария, вырастающего на обломках «Карнавальной ночи».

ИЗ РАБОЧЕЙ ТЕТРАДИ РЕЖИССЕРА ЛУКИ ПОРЕЕВА

1. В заявке что-то есть. Додумать. Однако название необходимо изменить. Ночь — да. Но вряд ли карнавальная…

2. Время действия перенести минимум на сто — сто пятьдесят лет назад.

3. Место действия. Узкие рамки заводского Дома культуры сковывают мою творческую фантазию. Сломать рамки. Место действия — весь мир.

4. Пожелания коллектива: а) уважить Ольгу Ивановну, супругу. Она всегда чувствовала склонность к трагическим ролям; б) уважить милых девочек Люсю, Мусю, Дусю, Лилю, Милю и Цилю. Они давно умоляют отснять их как следует.

Как же я себе представляю фильм? (Примерные наметки.)

Петербург начала прошлого века. Дворцы. Памятники. Проспекты. Вечернее гулянье. Коляски. Франты. Дамы. Люся, Муся и Дуся — пешие. Циля, Лиля и Миля — в колясках. Извозчик:

«Э х, п р о к а ч у!»

Комья грязи из-под колес. Крупным планом: поношенные штиблеты (выяснить: штиблеты ли?), забрызганные грязью отвороты брюк… Аппарат ползет выше. Видим бледное лицо Владимира. Аппарат следует за ним. Покосившиеся домики Васильевского острова. Окошко: герани, бегонии. Занавеска отдергивается. Лицо Ольги Ивановны, то бишь Елены.

Диктор:

«Е л е н а, д о ч ь  п р а ч к и, б е л ы м и  н о ч а м и  л ю б и л а  м е ч т а т ь  в  с в о е й  с в е т е л к е».

Крупным планом: глаза Владимира, устремленные на Елену, и наоборот.

Диктор:

«З а с т е н ч и в о с т ь  м е ш а л а  ю н о м у  м е ч т а т е л ю».

Улицы, мосты. Гулкие шаги Володи. Он поет:

«Я  н е  з н а ю, к а к  н а ч а т ь, в  о б щ е м, з н а ч и т, т а к  с к а з а т ь…»

Снова окошко. Мимо коляска. Пожилое лицо князя Огурцовского. Плотоядно глядит на Елену. Занавеска задергивается.

Смерть прачки. Кляча, катафалк. Белая ночь. Елена бежит топиться. Искаженное горем лицо. По параллельной улице идет Володя. Напряжение зрителей: встретятся ли? Встретятся ли? (Идет — бежит — идет — бежит…) Мелодия под сурдинку:

«…п я т ь  м и н у т… н о  б ы в а е т, ч т о  м и н у т а  в с е  м е н я е т  о ч е н ь  к р у т о…»

Не встретились!!! Удаляющиеся гулкие шаги Владимира. Елена, душераздирающе рыдая, склоняется над перилами моста… Еще минута! Но — коляска! Огурцовский. Он подхватывает бесчувственную Елену, бросает ее в коляску. Цоканье. Кучер:

«Э й, р о д и м ы е!»

Музыка громко:

«Н о  б ы в а е т, ч т о  м и н у т а» и т. д.

Володя у домика. О ужас! Ни герани, ни занавески — пусто! Искаженное горем лицо Володи вдруг меняется на блаженно-задумчивое. Володя — мечтатель. И сейчас он мечтает. О, если бы он был не бедным чиновником, а… римским патрицием!

Мечта № 1. Южная природа. Колонны, портики. Силуэт лупанария (выяснить, что это такое?). Дворец патриция. Аппарат бродит по дворцу, выхватывая изнеженность нравов Древнего Рима. (Выяснить: кто именно брал ванну из молока ослицы? Может быть, использовать?) Пир. Муся, Дуся, Люся возлежат в венках из роз; на Миле, Лиле и Циле венки из лавра. Володя в тоге. Неподалеку возлежит Елена (Ольга Ивановна) в тунике. Золотой бокал. Рука в перстнях. Владимир и Елена пьют, глядя в глаза друг другу. Слепой певец исполняет на древнеримском инструменте мелодию песни:

«…и  х о р о ш е е  н а с т р о е н и е  н е  п о к и н е т  б о л ь ш е  н а с».

Мечта № 2. Невольничий рынок в Смирне. Люся, Муся и Дуся с кувшинами на головах, обнаженные по пояс. Лиля, Миля и Циля — в чадрах… Подробности придумать потом…

Снова Петербург. Домик. Володя пробуждается от мечтаний. Увы! Он не патриций. Он чиновник. И Володя в отчаянии ломает руки.

Смена сезонов. Облетают листья. Зима. Вьюги. Снега.

Раут во дворце Огурцовского. Аппарат бродит по дворцу. Ковры, статуи и все такое. Знакомые зрителю штиблеты бегут по устланной коврами лестнице. Это Владимир. Откормленные лакеи загораживают вход. В юном мечтателе просыпается тигр. Борьба на лестнице. А в комнатах раут. Люся, Муся и Дуся в костюмах пастушек танцуют. Снова лестница. Борьба.

«К у д а  в ы  д е л и  Е л е н у? Я  л ю б л ю  е е!»

Раут. Танцы. Серебристый смех Лили, Цили и Мили. Но Елена услыхала голос любимого. Искаженное лицо: он здесь, он близко, он любит! О, если б знать раньше! Но поздно. Она любовница Огурцовского! Выбегает на лестницу, прижимая к груди пачку ассигнаций — плата за позор. Лакеи отброшены. Влюбленные, рыдая, обнимаются. Поздно, поздно! Дуэт сквозь слезы:

«Н о  б ы в а е т, ч т о  м и н у т а  в с е  м е н я е т  о ч е н ь  к р у т о…»

Елена рвет ассигнации, бросает их в камин. Языки пламени лижут деньги. В это время раздается возмущенный крик челяди. Князя Огурцовского запирают в лифт (выяснить, были ли тогда лифты. Если не было, запереть в лупанарии, предварительно выяснив эту возможность).

Финал. Прошло двадцать лет. Старик Владимир бредет с палочкой. Город пуст. Снова белая ночь. Елены давно нет в живых…

Дальше лист тетради оборван.

1957

ЖУРНАЛ ДЛЯ ЖЕНЩИН

«МОЛОДИЦА»

НЕ МОЕ, НАШЕ!

Рассказ

Вечерами общежитие пустовало. Звонко пересмеиваясь, девчата уходили на танцы. Оставшись одна, Лена вышивала. Узоры, один причудливее, прихотливее другого, выходили из-под ее тонких пальцев. Подушки. Дорожки. Коврики. Покрышки для чайников. В выходной день Лена продавала свою работу на базаре. Деньги копила.

Девушки-штукатуры недоумевали: «Откуда среди нас эта стяжательница?» А Лена-то знала откуда! В ее тумбочке хранилась горстка фотографий. И среди них дед-лавочник — узкие, недобрые глаза: «Своя рубашка — ближе к телу!» Эта и иные поговорки старого мира паутиной опутали детство Лены.

Девушки хохотали, танцевали, встречались с любимыми, а Лена считала узоры, вышивала, торговала, копила… Однажды хохотушка Вера с огромными, удивленными синими глазами отдала Лене свой ужин: «Кушай!» — «Но это твой ужин!» — изумилась Лена. «А не все ли равно!» — захохотала Верочка… Глотая слезы, Лена съела ужин. Никто не знал, какая буря бушевала в ее душе… Никто не знал, что в ту ночь Лена не сомкнула глаз, шепча, уткнувшись в подушку: «Не наш я человек! Не наш!»

Назавтра был выходной. Кусок родного неба, синий-синий, заглянул в окно… Луч солнышка, позолотив девичьи подушки, осветил причудливые узоры на стене. «Девчата! Глядите!» — крикнула хохотушка Верочка, залившись серебристым смехом. На стене висел коврик с лебедями — лучшая работа Лены.