Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

Посмотри, товарищ Сталин,

Как он навернется.

Григорьев вошел, жестом показал Мельникову, чтобы тот не переставал играть, прислонился плечом к дверному косяку, стал слушать. Долгих, энергично размахивая руками, продолжал петь:

Гитлер до Сибири гнать

Нас хотел, скотина.

А мы его погнали, мать,

Прямо до Берлина.

Бойцы смеялись, свистели, хлопали. Младший сержант Гургенидзе выхватил из висевших на поясном ремне ножен кинжал, вышел на освобожденную от мебели середину комнаты и, воткнув его в паркетный пол, начал танцевать лезгинку. Глядя, как он ловко двигается на носках и прыгает на коленях, не удержались и пустились в пляс Красильников с Лисковцом. Михаил вышел, выделывая коленца, Аркадий затопал сапогами по полу, выбивая чечетку. По зеленоватым стенам заметались их тени. Их сменил Богдан Опанасенко. С криком: «Молодець, хлопчик! Молодець, Петро! Давай ще!» – он принялся отплясывать вприсядку гопака.

Петро давал:

Много немцев положили.

Много пало их голов.

Будут помнить и в могиле

Фрицы «черных дьяволов».

И еще:

Взяли нынче мы, ребята,

Славный город Прагу.

Вы повесьте мне на грудь

Медаль «За отвагу!».

Вязовский подначил:

– Может, тебе орден повесить?

Долгих залихватски подмигнул, озорно ответил:

– А давай, я не откажусь, – махнул рукой, выдал следующую частушку:

А ты играй, моя гармошка,

Да на полный разворот,

Как разведчики-гвардейцы

Взяли фрицев в оборот.

Василий Мельников неожиданно прекратил играть, басовито выпалил:

От Москвы и до Берлина

Дороженька узкая.

Сколько Гитлер ни воюй,

А победа – русская!

В комнате повисла тишина. Мельников утер рукавом гимнастерки пот с морщинистого лба, устало произнес:

– Все, ребятки, утомился. Малость передохнуть надо, а вас Константин пусть пока анекдотами развлекает, он по этому делу большой специалист.

Все посмотрели на сидевшего на стуле у камина Вязовского. Константин артистично снял с головы пилотку, закинул ногу на ногу, почесал затылок, изрек:

– Значит так, товарищи гвардейцы, разведчики, мотоциклисты… Слушайте. Хвалится немец перед своим соседом: «Я, Ганс, всю войну от Сталинграда до Берлина прошел», – а тот ему в ответ: «Карл, когда ты поймешь, что прошел и убегал – это совершенно разные вещи?» – Дождавшись, когда утихнет смех сослуживцев, продолжил: – Один немецкий солдат спрашивает другого: «Ганс, почему ты дрожишь?» Тот отвечает: «Это земля дрожит от русской артиллерии, а я дрожу с ней за компанию».

Григорьев оторвался от дверного косяка, шагнул в комнату.

– Рядовой Вязовский, приказываю временно отставить рассказывать анекдоты… Послушайте меня. Наше командование выражает вам благодарность и, возможно, представит к наградам. Пока можете отдыхать, но не забывайте, что вы должны вести себя достойно, как и полагается бойцам Красной армии. Соответственно, вы должны быть готовы в любое время выполнить задание командиров, посему хмельные напитки принимать в умеренных количествах, а лучше и вовсе воздержаться, нужду большую и малую где попало не справлять, с местным населением вести себя дружелюбно, не мародерствовать, женщин насильно в постель не тащить.

Лисковец развел руками.

– Как же так, товарищ старший сержант, нам от хмельного пития воздержаться? Победа ведь, войне конец! Вон, в роте лейтенанта Ярошевского стрелок Игнат Куковякин, так он, почитай, постоянно под мухой, но несмотря на это воюет геройски. Один раз, во время боев за Украину, переусердствовал с горилкой так, что по недоразумению заехал на мотоцикле в гости к немцам. Зашел в хату, а там три фрица спят, два офицера и денщик. Игнат враз отрезвел, наставил на них автомат, кричит: «Хенде хох!» Фрицы спросонья растерялись, руки вверх подняли. Игнат их всех на пол уложил и связал по рукам и ногам. Потом офицеров в коляску перетащил, а денщика оставил в хате связанного, с кляпом во рту. Что самое удивительное, удалось этому любителю хмельного тех офицеров в расположение части доставить… Вот ведь как бывает. Игнат говорит, что спиртное питие его от пуль спасает и воевать помогает. Ротный долго его терпел, а перед самым окружением Будапешта категорически запретил употреблять хмельное питие. Так что вы думаете? Его на следующий день и ранило. Ранение, правда, случилось легкое, но Ярошевский, боясь потерять такого опытного бойца, снова разрешил ему прикладываться к фляжке. Не зря красноармейцу наркомовские сто грамм перед боем прописаны.

– В том-то и дело, что сто грамм, а не упиваться до беспамятства.

– Так за нами вроде бы такого не водится.

– Знаю, но предупредить должен. На радостях мало ли… Вернетесь домой, пейте, сколько влезет, а здесь мы пока еще на службе. И свечи потушите, а то дом подпалите, а под ним боеприпасы.

Лисковец плюнул на пальцы, затушил одну из свечей.

– Со светом перебои, вот мы эти канделябры и зажгли. Теперь сидим, как в церкви.

– Понятно… А вам всем все понятно?

– Так точно, – ответил за всех младший сержант Опанасенко. – Тильки у мене вопрос интересный имеется. Можно у етой хати чого небудь взяти. Хозяев-то в ей нема, а мени треба посилок до дому видправити.

Лисковец подначил:

– Что, Богдаша, денежного довольствия на посылок не хватает?

Вместо Богдана ему ответил Красильников:

– До наших домов немец не дошел, а у него хату сожгли и хозяйство семейное разорили, – Михаил обратился к Опанасенко. – Бери, Богдан, все равно тыловики подберут, только ты на нашу почту не больно надейся, я слышал, что некоторые из наших бойцов домой хорошие вещи отправляли, а приходили посылки с тряпьем и камнями.

Опанасенко отмахнулся:

– Це все брехня. Так как, товарищ старший сержант? Можно?

Григорьев отвечать на вопрос не стал, молча покинул гостиную. Бойцы его отделения считали, что возвращают награбленное врагами, но у него было иное мнение…

В доме ему показалось душно, и он вышел во двор. Гармонь заиграла снова, теперь из окон гостиной слышалось задушевное пение. Бойцы отделения пели его любимую песню донских казаков:

Не для меня придет весна,

Не для меня Дон разольется,

Там сердце девичье забьется,

С восторгом чувств – не для меня…

Песня вырвалась из приоткрытых окон во двор, полилась по улице вечерней Праги, лаская слух старшего сержанта.

У отворенных ворот стояла «трехтонка» – грузовой автомобиль ЗИС-5 и танк Т-34. Григорьев рассмотрел на башне сделанную белой краской надпись «Мститель». Рядом, облокотившись о борт танка, курил знакомый усатый лейтенант-танкист. Александр подошел, встал рядом. Лейтенант достал из кармана