Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

Пригубив вина, облизнул губы, отдал бутылку танкисту.

Григорьев спросил:

– Ну как?

Ибрагим ощерился:

– Вкусно.

– Раз вкусно, тогда расскажи-ка ты нам, дорогой товарищ Мухаметзянов, про героев-минометчиков, которые самолеты фрицев сбивали. Помнится, что ты мне перед тем как мы на захват дома пошли, обещал.

– Что рассказывать? Лейтенант Симонок вместе с расчетом низколетящий «мессершмитт» сбил из восьмидесятидвухмиллиметрового миномета, такого же, как у нас, еще в сорок первом году, когда Севастополь обороняли. Из такого же орудия в сорок втором сержант Калинин под Сталинградом с третьего раза попал в обнаглевший «фокке-вульф».

– Молодцы ребята! Герои! Знатоки своего дела, – восхищенно произнес Григорьев.

Лейтенант протянул бутылку Александру.

– Давай за героев. Между прочим, я слышал, что в прошлом году под Корсунем-Шевченковским, где наши немцев в котел взяли, «тридцатьчетверка» грузовой самолет немцев сбила…

Вспомнили о минувших сражениях, и пошел неторопливый мужской разговор по душам. За разговором, как известно, время летит незаметно, потому расстались мотоциклист, минометчик и танкист за полночь.

Александру спать не хотелось. Сел на деревянную лавку рядом с домом, закурил. Вспомнил, что в задушевном разговоре лейтенант Геннадий Сорокин упомянул о лирике, мысли плавно перешли на поэзию, Григорьеву вдруг захотелось излить свои чувства в стихотворной форме. В голове одна за другой возникли строчки:

Вчера закончилась война.

Не все дожили до конца.

Но в этом не моя вина.

Вина фашиста-подлеца.

Дальше дело не пошло. Мысли путались от выпитого вина. «Надо же, ребят поучал, что пить много не надо, а сам, пожалуй, перебрал». Муза поэзии, испуганная запахом спиртного и крепкого табачного дыма, поспешила покинуть молодого несостоявшегося стихотворца. Не было у него таланта, как у Петра Долгих, который на ходу сочинял частушки. Александр и прежде, еще до войны, будучи школьником, пытался писать стихи, но далеко в этом деле не продвинулся. Стихотворения выходили корявые и нескладные, да и научить было некому, поскольку о своем увлечении поэзией Григорьев предпочитал молчать. Воспоминания о школе снова привели его в родной Ростов-на-Дону…

* * *

Окончание ноября сорок первого года принесло радость: Красная армия освободила родной город. Раненого лейтенанта и трофеи, взятые у убитых во дворе Великановых немецких мотоциклистов, передали одному из командиров проходившей по их улице пехотной части. Коренастый пышноусый подполковник выразил благодарность за смелость, обещал доложить об их подвигах, но на просьбу принять бойцами в состав полка отказал. Вынул из полевой сумки командира химический карандаш и листок бумаги, записал имена и фамилии, напоследок сказал:

– Буду ходатайствовать о призыве вас в ряды Красной армии, а пока ждите, вас вызовут.

Сказал, да, видимо, забыл, или не до того было, если жив остался. Война есть война. Может, просто соврал мальчишкам, стараясь таким способом спасти их молодые жизни, поэтому возможности попасть на фронт ждали до лета сорок второго года. Сжимая кулаки, глядели, как немецкие самолеты почти ежедневно бомбят город, набирались злости, чтобы, попав в армию, выплеснуть ее на врага.

В начале июля фронт стал снова стремительно приближаться к Ростову-на-Дону. Тогда-то, жарким и безоблачным летним днем, во дворе семьи Великановых неожиданно появился спасенный ими лейтенант-артиллерист, которого, как выяснилось, звали Андрей Урванцев. Теперь на его груди был орден Красной Звезды, а на петлицах три «кубаря» старшего лейтенанта. Пришел поблагодарить за то, что, рискуя своими жизнями и здоровьем, лечили его и скрывали от немцев. Тимофей позвал Сашку и Максимку. Андрей, выразив свою признательность матери Тимофея, пожал руки друзьям, а затем поинтересовался:

– А где четвертый? Парень, который сидел со мной в подвале? Кажется, его звали Левка.

Старшему лейтенанту ответил Великанов:

– Левку убили немцы, когда были в городе.

Артиллерист сжал кулаки, хотел что-то сказать, но его перебила мать Тимофея:

– Садитесь за стол, откушайте, чем богаты. На сытый живот и разговор идет.

Когда все поели, тетя Зина стала спрашивать гостя о том, что творится на фронте. Старший лейтенант отвечал, глядя в окно отчего-то враз потускневшим взглядом:

– После того как вы меня нашим передали, попал я в госпиталь. Лечился долго, почти до марта, а в мае уже пришлось участвовать в наступлении на Харьков. Правда, повоевать особо не пришлось. В самом начале наступления наша батарея попала под авианалет, меня контузило, отправили сюда, в Ростов, в госпиталь на излечение. Вот тогда-то я и решил, что обязательно должен найти вас… Что касаемо дел на фронте, известно одно: тогда под Харьковом нам крепко досталось от немцев. Многие в окружение попали и в плен, а мне, можно сказать, повезло… Теперь враг снова прет на Ростов, – Андрей с досадой несильно стукнул кулаком по столу. – Мне бы сейчас туда, на фронт, а меня в тыл отправляют, на пополнение одной из частей.

Тимофей встрепенулся:

– Товарищ старший лейтенант, вы нас с собой возьмите! Мы и на мотоцикле ездить умеем и стрелять. Товарищ подполковник, которому мы вас передали, нам обещал помочь в Красную армию попасть, да, видимо, обманул.

Урванцев строго посмотрел на Тимофея.

– Командиры Красной армии всегда свое слово держат! Не смог, значит, не было возможности вам помочь. Даже если слукавил, то родителей ваших пожалел…

Мать Тимофея договорить не дала:

– Правильно ребята говорят, если фашисты снова Ростов захватят и, упаси бог, узнают о том, что мальчишки их солдат убили и тебя прятали, то быть беде.

– Почему вы, Зинаида Кузьминична, считаете, что немцы возьмут Ростов? Ведь остановили же их на подступах к Ленинграду, отбросили от Москвы, да и ваш город, было дело, освободили от этой нечисти.

– Может, и не возьмут, а если иначе выйдет? Где мальчишкам спасения искать? Под материнскими юбками не спрячешься, да и в подвале долго не схоронишься. Уходить им надо из города или в Красную армию подаваться. Оставаться опасно, а за нас нечего беспокоиться. Я на ноги встала, опять же Анютка повзрослела, рядом будет помощница. У Григорьева дед, бабка, две сестры да племянники за матерью присмотрят. У Максимки отчим. Да и как иначе? Один у них путь. Все одно заберут, войне-то быстрого конца пока не видно.

Над столом повисла тягостная тишина. После непродолжительного молчания старший лейтенант произнес:

– Хорошо, постараюсь что-нибудь придумать, а сейчас хочу попросить вас отвести меня на место, где мои ребята погибли.

Тимофей кивнул:

– Отведем. Мы полтора месяца назад на том месте столбик деревянный поставили и на дощечке имена и фамилии написали, которые вы нам сказали перед тем, как вас наши из дома забрали.

– Это хорошо. Низкий вам поклон