Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

Сбить тихохода скоростным немецким самолетам было непросто. Они не успевали хорошо прицелиться, и это помогло ему избежать двух атак, но третий «мессер» сумел поразить цель. Самолет задымился, лег на левое крыло, начал быстро снижаться в направлении рощицы. Горящая машина пронеслась над их головами, оставляя за собой длинный черно-серый след, и рухнула в километре от места, где они скрывались. Великанов скомандовал:

– В мотоцикл! Быстро!

Не прошло и полминуты, как М-72 мчался к упавшему самолету, но не он один. Григорьев успел заметить, как с дороги съехал немецкий бронеавтомобиль, было понятно: у него та же цель, что и у них, – но они были к ней гораздо ближе, а потому оказались первыми.

Когда мотоцикл подъехал к самолету, фанерный корпус У-2 уже охватило пламя. Летчик, приподняв голову в летном шлеме из коричневой кожи, лежал рядом, сжимая пистолет в правой руке, в левой он держал сумку-планшет. Вороненый ствол пистолета «ТТ» был направлен в их сторону. Опасаясь, что он может выстрелить, Великанов предупредительно крикнул:

– Не стреляйте! Свои!

Летчик медленно опустил пистолет. Тимофей, не заглушая двигателя мотоцикла, обратился к товарищам:

– Максимка! Сашка! Скорее тащите его в люльку! Торопитесь!

Поторопиться следовало: бронеавтомобиль был уже на полпути. Григорьев и Плотницын подбежали к летчику, схватили под руки. Летчик застонал, сквозь зубы произнес:

– Нога!

Григорьев посмотрел: правая штанина летчика была в крови. На бедре, чуть выше колена, зияла кровавая рана.

– Потерпите… Немцы рядом! – Посмотрев на Максимку, он бросил: – Чего стоишь? Потащили!

Первым в люльку сел малорослый сухощавый Максимка, ему на колени усадили летчика. Его раненая нога наполовину торчала из люльки, так как боль не давала согнуть ее в колене. Последним, сзади Тимофея, сел Григорьев.

Мотоцикл зарычал и, быстро набирая скорость, подпрыгивая на кочках, вновь понесся по степи. Теперь прочь от горевшего самолета и немецкого бронеавтомобиля. Григорьев услышал монотонный треск немецкого пулемета, пущенная им вслед с бронеавтомобиля очередь прошла рядом с ним. Ему показалось, что он ощутил струю горячего воздуха на своем лице, в следующую секунду что-то теплое брызнуло на его правую щеку и руку. Он повернулся в сторону люльки. Там, как и прежде, сидели сбитый летчик и Максимка Плотницын… Без головы. От попадания пулеметной очереди голова друга лопнула, как перезрелый арбуз. Мозги и кровь забрызгали мотоцикл и сидящих на нем людей. Тошнота подкатила к горлу Григорьева. Он отвернулся.

Снова обратить взгляд на безголового товарища он смог только тогда, когда они, скрывшись от погони, остановились в кустарнике на берегу мелководной речки. Залитого своей и Максимкиной кровью летчика бережно вытащили из люльки, положили на траву. Великанов взялся перевязывать ему ногу. Григорьев сел рядом с мотоциклом, вперив взгляд на свисавшую плетью из люльки окровавленную руку Плотницына. Теперь, когда им удалось оторваться от погони, чувство потери взяло за горло, из глаз предательски потекли слезы, оставляя на запыленном лице грязные потеки.

Тимофей покосился на друга.

– Сашка! Чего сидишь? Помогай! Набери в котелок воды, надо рану промыть.

Григорьев, утерев ладонями слезы, встал, бросил косой, полный упрека взгляд на летчика, стараясь не смотреть на обезглавленное и залитое кровью тело Максимки, нехотя взял из люльки мотоцикла котелок, пошел набирать воду. Когда он вернулся, летчик, превозмогая боль в ноге, сказал:

– Вижу, вините меня в смерти товарища. Только не я в его гибели виноват, а война. Вы, конечно, могли меня и не выручать, но вот что я вам скажу, – лейтенант тронул пальцами сумку-планшет, – здесь сведения, которые могут спасти многие жизни. Они очень важные, и если бы вместо вас до меня первыми добрались немцы, то мне пришлось бы выкинуть сумку в огонь, а самому застрелиться. Так что ваш друг погиб не зря.

Григорьев внимательно посмотрел на летчика. Прежде не было времени его разглядывать, теперь он видел перед собой молодого парня лет двадцати пяти с перепачканным сажей, землей и кровью лицом. Приметил он и голубые петлицы младшего лейтенанта. Его ясные, такие же, как петлицы, голубые глаза виновато смотрели на Александра. Григорьев буркнув: «Чего уж тут обижаться», – принялся помогать Тимофею.

Когда перевязка была закончена, приступили к погребению товарища. Неглубокое, чуть больше метра, углубление вырыли для Плотницына с помощью малых пехотных лопат, положили тело на дно, засыпали землей, сняв влажные от пота пилотки, постояли в скорбном молчании перед могильным холмиком. Это все, что они могли сделать для Максимки…

Великанов первым прервал молчание, надев пилотку, произнес:

– Теперь отмоем мотоцикл от крови, приведем себя в порядок и в полк, если от него еще что-то осталось. Придется снова десять километров назад мотать, а может, и больше, только горючего у нас кот наплакал.

Летчик подал голос:

– Я, когда от «мессеров» уходил, заметил, что внизу ведется бой.

– Наверное, наши с немцами столкнулись. Когда в леске прятались, мне послышалось, что с той стороны, где мы полк оставили, слышен шум боя.

– Я тоже слышал, – Григорьев снова снял с головы пилотку, утер пот со лба. – Ну и жара сегодня.

Великанов посмотрел на пышущее жаром светило.

– Это не беда. Вот если немцы и дальше так переть будут, это будет жара…

Александр устало глянул на друга.

– Что дальше делать будем?

Великанов ответил твердо:

– Нам был дан приказ провести разведку. Мы ее провели, значит, должны доложить о выполнении приказа, а дальше будем действовать согласно обстановке, – Тимофей бросил взгляд на летчика. – Вы согласны, товарищ младший лейтенант?

– Согласен.

– Тогда так и поступим.

* * *

Добраться до последнего места расположения полка у разведчиков не получилось: когда им оставалось до цели не более пяти километров, в бензобаке, как и предчувствовал Великанов, закончилось горючее, и двигатель мотоцикла заглох. Ставший бесполезным новенький М-72, скрепя сердце, пришлось бросить. Дальше шли пешком, но передвигаться быстро не получалось из-за раненой ноги летчика. По этой причине вынуждены были оставить и пулемет. «Дегтярь» прикрыли сухой прошлогодней травой, прикопали на бугорке под кустом, после недолгого отдыха двинулись дальше. Ближе к вечеру, в балке, где решили сделать привал, наткнулись на десяток бойцов их полка. Они-то и рассказали, что полк, точнее то, что от него осталось, вынужден был вести неравный бой в окружении, потом пошли на прорыв.

Возглавлявший группу седоватый, лет сорока пяти, старшина с кривым носом развел руками.

– А мы вот отбились в этой неразберихе, как овцы от гурта. Я недалеко от комполка Литвинова был, сам видел, как он упал. Похоже, что его пуля сразила. Я к нему на помощь кинулся, а тут вокруг снаряды взрываться начали. Там, где подполковник