Рейс без обратного билета - Александр Александрович Тамоников

– Ну, так назовите мне имя того человека, и я обойду его стороной. И в итоге у нас будет не один, а два осведомителя. Два осведомителя – это в два раза лучше, чем один. Разве не так?

– Так-то оно так, да вот только вроде как не положено раскрывать своих осведомителей. Ни нам перед вами, ни вам перед нами.

– У нас много чего не положено, – хмыкнул Ильин. – Не положено, а делается. Например, не положено, чтобы существовала всякая золотая молодежь, ибо все у нас равны. А она существует. И больше того, занимается всякими нехорошими делами. Могу еще привести примеры. У них – положено, а у нас – не положено. Может, оттого-то и все наши беды. Оттого-то и решает, к примеру, мое начальство, кого судить, а кого миловать. А впрочем, как знаете…

– В том кругу ее зовут Натали, – после молчания сказал человек из КГБ.

– Что ж, буду знать и иметь в виду, – кивнул Семен.

– Мы никак и ни в чем вас не ограничиваем, – сказал человек из КГБ. – Работайте, как считаете нужным. Как умеете, как привыкли. Но у нас будет к вам просьба. Собранной информацией не делитесь ни с кем: ни с вашим начальством, ни с коллегами-сыщиками. Всем, что, по вашему мнению, будет представлять интерес, делитесь с нами. Конкретно – со мной. Так нужно. Надеюсь, вы это понимаете.

– Что же тут непонятного? Все нам тут понятно. Был бы только толк.

– Надеюсь, что он будет.

– Ну дай-то Бог.

Глава 8

Натали стала агентом КГБ полгода назад. Ее завербовал тот самый чекист, который во второй раз встречался с Семеном Ильиным. Чекиста звали Юрий Ремнев, звание у него было майор.

Завербована была Натали самым обыкновенным, можно сказать, классическим образом. Как и все прочие девушки из компании, которую возглавлял Марсель, Натали приторговывала заграничными вещичками. В основном распространяла их среди золотой молодежи – а у кого бы еще хватило денег на недешевые парижские и американские штучки? На вечеринках, на отцовских дачах, на престижных курортах, где любила бывать золотая молодежь. А то и вовсе в институтах, где числились «золотые».

На том и погорела. Однажды она попала в поле зрения сотрудников КГБ. Ее взяли, что называется, на горячем, то есть с партией нераспроданной косметики – французских духов, губных помад и прочих дамских радостей. Доказательства преступления были налицо. Понятно, что вначале Натали отнекивалась, лгала. Потом пустила в ход весь набор средств, имевшихся, как она считала, в ее распоряжении: намекала на свое особое положение, то есть на то, кто ее отец и какую должность он занимает в правительственных верхах, требовала немедленно ее отпустить с извинениями, угрожая всему отделу КГБ неминуемыми неприятностями.

Но ничем этим она Юрия Ремнева не испугала. Он лишь иронично посмеивался, с прищуром глядя на Натали и слушая ее угрожающие речи. А затем, когда она выдохлась и умолкла, сказал:

– Вот ведь как громко ты умеешь ругаться! А перья-то как распушила! Прямо-таки не милая девица, а какой-то индюк. Ну а теперь успокойся, пригладь свои перышки, и поговорим по-настоящему о твоей дальнейшей судьбе. Незавидная тебя ожидает судьбина, ох, незавидная! Прямо-таки печальная и горестная.

– Ничего вы мне не сделаете! – вызывающе произнесла Натали. – Потому что мой папа…

– Да, твой папа, – перебил девушку Ремнев. – Твой высоко сидящий и далеко глядящий папа… Именно о нем я и говорю. Именно он и сделает твою судьбину печальной до невозможности!

– Что, нажалуетесь отцу? – презрительно усмехнулась Натали. – Ну, жалуйтесь… И что с того? Все закончится разговором между мной и папой. Впервой, что ли? А вот вы получите на орехи так, что не обрадуетесь! Мой папа не любит, когда кто-то обижает его любимую доченьку. Я у него единственная – понятно вам? Так что можете говорить моему папе все, что вам вздумается. Все равно он вам не поверит!

– Папа, может, и не поверит, – согласился Ремнев. – А вот его начальники, глядишь, и поверят. Еще как поверят! Уж мы им все преподнесем в лучшем виде! Самым доходчивым и убедительным образом! Мы скажем: в то время как вся наша страна и весь наш народ строят светлое будущее, в партийных верхах находятся отдельные сомнительные личности, чьи любимые дочери совершают всякие нехорошие дела. Преступные дела, уголовно наказуемые! И тем самым порочат светлый облик нашей державы. Начальство, конечно, пожелает узнать, кто эти сомнительные личности. Назовите имена, мы с ними разберемся по всей строгости! Ну, мы и назовем. И это будет имя твоего папы.

Ремнев умолк, встал, прошелся по кабинету, заинтересовался видом за окном, при этом одним глазом наблюдая за девицей. Делал все это он умышленно, это называлось психологической паузой. Девица должна была осознать и прочувствовать весь трагический смысл слов, сказанных Ремневым. И она, похоже, прочувствовала, потому что явно занервничала, от ее былой чрезмерной самоуверенности не осталось и следа. Что Ремневу и было нужно.

– Вот так мы, значит, начальству и скажем. А теперь представь, что сделает начальство с твоим аморальным папой? И что папа сделает с тобой? Думаю, воспитательной беседой здесь дело не кончится. Какая беседа, помилуйте! Когда папу выгонят с его высокого поста! Выгонят за твое преступное поведение! Отправят в ночные сторожа! За твой преступный образ жизни! Знаешь, что с тобой сделает папа? Он тебя по винтикам разберет! Голову твою бестолковую тебе отвинтит! Ну а потом мы спокойненько упечем тебя в тюрьму. Потому что некому будет за тебя заступиться. Ночной сторож – он, знаешь ли, нам не указ. Ты меня поняла, красавица? Я все доходчиво изложил? Так все и будет, уж ты мне поверь!

В ответ на такие проникновенные слова Натали поступила так, как и полагается поступать легкомысленным девицам в подобных случаях. Она заплакала, размазывая кулачками по лицу слезы вперемешку с тушью, румянами и помадой.

– Слезами тут не поможешь! – с отеческой снисходительностью произнес Ремнев. – Придется тебе отвечать по всей строгости закона. Ну а как ты хотела! Спекуляция – дело такое! От двух до семи лет тюрьмы! Без права помилования!

Конечно, тут Ремнев приврал. Никаких семь лет за свои противозаконные дела девица не получила бы. На первый раз ее и в тюрьму-то не посадили бы, учитывая гуманные советские законы. Дали бы условный срок, еще исключили бы из института. И на этом – все. Но девица-то этого не