Магнат. Люди войны - Николай Соболев

— О какой сумме может идти речь?

— О всех моих активах, до трехсот миллионов.

Рузвельт откинулся на спинку кресла и задумчиво потеребил подбородок.

— А если вы ошибаетесь, и войны не будет?

— Я только порадуюсь, но война будет непременно, и первое место, где попытаются свалить демократию, как раз Испания. Но в любом случае, Америка получит деньги, на которые сможет подготовить свою промышленность, хотя бы отчасти.

— Несколько неожиданно, я должен обсудить это с моими советниками, — все еще настороженно ответил президент и тут же нанес следующий удар: — Но вопрос с золотом в Швейцарии остается.

Здесь у нас железная отмазка — мы не вывозили из Штатов. Более того, я всеми силами собирался помочь Америке получить золото большевиков в обмен на станки и оборудование, что я и заявил Рузвельту. Советы вынуждены продавать хлеб, поскольку от них требуют в уплату сырье и только сырье, что одновременно ведет к голоду в СССР, падению цен на зерно и разорению американских фермеров. И, похоже, гуманистическая составляющая «спасем людей от голода» подействовала не меньше экономический.

Но больше всего президента смущала необходимость вести дела с коммунистами, которые вовсю размахивали знаменами мировой революции. Ну я и предложил чтобы руки у США остались чистыми, всю эту схему прокручивать через мое посредничество. Мало ли что Джон Грандер продает и с кем торгует, частная фирма, имеет право.

А еще добавил, что был и в Германии, и в СССР, видел настроения. У Советов на мировую революцию нет сил, страна до сих пор не восстановилась после Гражданской. Кроме того, они выперли главного адепта мировой революции товарища Троцкого и скоро погрязнут во внутренних разборках. И вообще, не надо бояться большевиков, они же имеют ту же самую цель, что и Рузвельт — необходимое для всех, а не роскошь для немногих. Просто страна бедная, отсюда и методы неприятные. Бояться же надо Германии, где сил побольше и к власти пришла партия, у которой реванш записан в программе.

Рузвельт поблескивал стеклышками пенсне, спорил, задавал острые вопросы и пару раз почти припер меня к стенке, но мозг работал удивительно быстро и четко, я каждый раз выворачивался. Как с Парагваем.

— У меня есть к вам просьба, так сказать, частного порядка, — Рузвельт посмотрел на собаку и зачем-то поправил галстук-бабочку. — Вы не могли бы отменить контракт с поставкой оружия в Парагвай?

Вот сто пудов, без Рокфеллеров, игравших в чакском конфликте за Боливию, тут не обошлось.

— Ни в коем случае. Более того, я намерен расширять поставки. А для Jersey Standard могу сообщить, что в Чако нефти нет, и что они могут использовать свои инвестиции на что-нибудь более полезное. Во всяком случае, я там нефть искать не собираюсь, это бессмысленно.

Уж не знаю, поверят ли мне, но хуже не будет.

— Думаю, что смогу сообщить эту разочаровывающую новость заинтересованным лицам, — двусмысленно улыбнулся Рузвельт. — Что же насчет вашей идеи со скоростными шоссе, она неплоха, но требует изрядного количества техники и вложений.

— Безусловно! И в конечном счете это послужит…

Рузвельт легко остановил меня жестом ладони:

— Люди не едят в конечном счете, они едят каждый день. А накормить их нужно сегодня, так что не уезжайте из Вашингтона, пока мы не согласуем детали.

Я встал для прощания, но чудом не упал — кабинет слегка плыл перед глазами, а ноги неприятно ослабли.

Президент нажал кнопку звонка, в кабинет вошел секретарь и помог ему подняться из кресла.

— Очень рад был познакомиться с таким талантливым молодым человеком, — Рузвельт подал руку, стоя под картиной несущегося на всех парусах старинного корабля, — мне кажется, что это начало прекрасной дружбы.

На мгновение задержал его руку в своей:

— Мистер президент, вы намерены и дальше выступать перед нацией по радио?

— Разумеется! Разрешение продажи пива, новый курс, я много о чем хотел бы рассказать моим избирателям!

— В таком случае я пришлю вам два прибора, компрессор и де-эссер.

Рузвельт и секретарь сихронно свели брови к переносице.

— Компрессор обрабатывает сигнал и убирает перепады уровня, а де-эссер устраняет неприятные резкие шипение и свист. В общем, чтобы не влезать в технические подробности, звук получается более четким и легче воспринимается слушателем.

Не знаю, хватило бы у меня сил дальше, но я заметно выдохся и чувствовал себя, как пьяный. В вестибюле Панчо сразу подхватил меня — точно как секретарь поддерживал Рузвельта. После бешеной работы мозга в голове почти не осталось мыслей, да и те ворочались еле-еле, словно громадные камни, а в машине я понял, что спина у меня взмокла. Вот так вот, а если бы пришлось говорить с товарищем Сталиным? Хотя он, наверное, и слушать бы империалиста не стал.

Автомобиль тронулся, охранник из агентов Секретной службы открыл ворота, мимо проплыла лужайка, кусты и зеваки, глазевшие на Белый Дом.

Чуть в стороне стоял странно знакомый человек с небольшим шрамом на правой брови — я его где-то видел, но попытка вспомнить вызывала почти физическую боль, пока из неведомых глубин памяти не всплыл тот белогвардеец, что работал на Амброзио Маццарино. Это усилие окончательно вымотало мой мозг, произошло, как говорили наши программисты в Желтогорске, переполнение стека, и я вырубился.

Глава 7

На волю, в пампасы!

Поезда ходили без гарантии, словно за стенками вагона не Испания, а Россия времен Гражданской войны. Пусть съезд CNT не утвердил всеобщую стачку за повышение заработной платы, пусть часть профсоюзов была против, но никто не мог помешать другой части бастовать отдельно.

Из Хереса поезд довез Крезена до Севильи, но застрял из-за уличного бунта — толпы из рабочих пригородов громили дорогие бары и магазины. Радио вещало, что беспорядки вспыхнули по всей стране — в Галисии взорвали несколько бомб, в Сьюдад-Реале профсоюзные активисты захватили мэрию (тут же провозгласив свой любимый «либертарный коммунизм»). Запылал весь регион Валенсии, порой в буквальном смысле — анархисты подожгли несколько церквей. В Бугарре бунтовщики устроили настоящий бой с полицией, убито семь и ранено пятнадцать человек с обеих сторон. Взволновались Рибарроха-дель-Турия, Бетера, Гештальгар, Бенагуасиль и Утиель.

До Кордобы, всего в сотне километров от Севильи, поезд с грехом пополам добрался за двенадцать часов. Там пришлось ждать, когда путейцы договорятся с начальством и соизволят пропустить состав дальше.

Он едва подумал выйти и размять ноги, как звякнул