След у таежной реки - Александр Александрович Тамоников

— Ленька, здорово живешь! — поприветствовал Назаров, который был рад встретить этого колкого, ершистого, прямолинейного человека.

— Как ночная засада прошла? Ты ведь все за своим «зайцем» охотишься? — спросил Мелентьев, подразумевая недавний запрос по поводу рядового Зайцева.

— Наш «заяц» на поверку оказался Тигром. Время есть словом перекинуться?

— Для тебя найдется!

— Хорошо. — И капитан, обернувшись к Михаилу, распорядился: — Тимофеев, ты пока отнеси папку в наш кабинет и жди меня там. Вернусь после доклада Шпагину.

Тимофеев взял под козырек и зашагал по коридору.

— А! тот самый юный карьерист! — язвительно произнес Мелентьев, глядя, как за Михаилом закрывается дверь. — Наслышан о нем от Красноусова. Далеко пойдет, точнее — взлетит.

— Ты Красноусова не слушай, — строгим голосом оборвал Мелентьева Назаров, — он завистник жуткий, а теперь, как я вижу, еще и сплетник. Гнилой человечек. Взял и в грязи хорошее имя извалял. Да, Тимофеев рановато получил старшего лейтенанта, но заслуженно. Я его в работе видел, так что ручаюсь за него.

Капитан неплохо знал Вадима Красноусова и давно замечал за ним склочность, вздорность и редкостную завистливость. Эти негативные качества Красноусов умело маскировал под насмешливостью, изображая из себя весельчака-парня. Над Тимофеевым постоянно подтрунивал. Вроде впечатлен способностями старшего лейтенанта, его знанием тайги, умением ориентироваться на местности и выслеживать людей. Но время от времени сквозь колкие шуточки прорывалась черная зависть к чужому успеху по службе, не укрывшаяся от глаз Назарова. Николаю Ивановичу это не нравилось, отчего он старался реже иметь дела с Красноусовым.

— Ну, раз ты так говоришь, тогда спорить не буду, — пошел на попятную Мелентьев, увидев, как посуровело лицо капитана.

«Зависть — нехорошее качество, — подумалось Назарову. — И вдобавок она разной бывает. Завидовать чужому здоровью — это понятно. У кого-то силушки как у быка, а ты, допустим, с малолетства недужный. Как тут не позавидовать? Хорошей жене можно позавидовать. У кого-то жена верная и хозяйственная, а твоя баба, например, — неряха гулящая. Такую зависть тоже можно понять. Но с чего завидовать, если способности толкового человека замечены и оценены по достоинству? Радоваться нужно, когда видишь, что человека справедливо оценивают, ведь не всегда чужим талантам воздается должное».

Николай Иванович сменил тему разговора, но про себя отметил, что стал ненавидеть Красноусова еще сильнее.

— У тебя-то что нового?

— Все старое. Работа заела, скука смертная, — пожаловался Мелентьев. Верный себе, он, по обыкновению, критиковал всех и вся. — Сидишь часами в пыльной холодной картотеке, дел нормальных не видишь. Ни тебе интереса, ни азарта, ни продвижения по службе. Хоть бы раз принесли папочку и попросили разобраться, «найти связи», как здесь выражаются. Знаешь, что-то такое хочу, что полистаешь — и бац! — прочитал между строк о шпионаже в пользу Германии или Японии. Медаль на грудь, рублик на водку. А девчонки на медаль клюют, сам знаешь.

Мелентьеву в этом году исполнилось сорок лет, так что Назаров плохо представлял, как и зачем на него клюнут девушки, когда с фронта начнут возвращаться молодые, в полном соку парни, увешанные орденами. Но шутка про «девчонок» понравилась, капитан улыбнулся и отметил:

— Вижу, хохмишь, значит, еще не все потеряно.

— Ох, иногда кажется, что потеряно. Думаю, зря из газеты ушел. Я ведь всегда живого дела хотел, чтоб захватывало. Поэтому в сорок первом сразу в газету пошел. Работа интересная, окружают образованные, интеллигентные люди. Но не сложилось. Редактор — батальонный комиссар — самодуром оказался. «Газетчик работает ногами» — так он говорил. А головой, по его мнению, работать не надо.

Назаров присвистнул, впечатленный глупостью редактора. Такой солдафонщины ждешь в войсках, но никак не в прессе.

— Так еще и к слогу моему придирался, дескать, пишу я «тяжелым языком». Положил передо мной «Теркина», чтобы Твардовский мне эталоном служил.

— «Теркин», конечно, хорош, — проронил Назаров.

— Хорош-то хорош, да ведь это стихи, а мне реальные факты сообщать надо. Прозой. Боец открывает газету и должен узнать, например, освободили наши Авдеевку или нет. У него там, в этой Авдеевке, родня, может. А я вместо фактов про Авдеевку вирши вывожу. Грош цена такой газетенке!

— Твоя правда, — согласился Николай Иванович, радуясь тому, что в Мелентьеве сохранилась нелюбовь к компромиссам и угодничеству.

— Поэтому я и ушел из газеты сюда, в СМЕРШ. Думал, здесь-то уж найдется достойная, интеллектуальная работа. Но ошибся. Мне бы тогда просто газету сменить, а я не туда полез…

— Ты прямо как мой Петраков, тот тоже в ожидании больших интересных дел в бой рвется.

— Не смейся!

— Я не смеюсь.

Капитан понимал раздражение Мелентьева. Мужику сорок лет, а он все еще старший лейтенант, в то время как рядом мальчишечка сопливый в том же звании. Досадой, вероятно, и объяснялось то, что Леонид с такой легкостью поверил завистливым наветам подлеца Красноусова.

— Так что по Зайцеву? — спросил Мелентьев.

— Засада прошла неудачно.

— Вы же вроде какого-то пьяницу задержали? Неужели он ничего ценного не сообщил?

— Он последние мозги пропил, бесполезный актив.

— Помощь моя нужна? — не выуживая подробностей, спросил Леонид Дмитриевич.

«Хороший мужик, — подумалось Назарову, — быстро к главному вопросу перешел».

— Скоро надежный человек мне позарез нужен будет. Как время придет, я тебе непременно дам сигнал. А сейчас извини, мне с минуты на минуту к Шпагину. Предстоит отчет держать о ночном провале. И нагоняй получать.

Мелентьев пожелал «ни пуха ни пера», и офицеры, пожав руки, пошли каждый в свою сторону.

Через несколько секунд Назаров доложил секретарю Шпагина о своем визите и был немедленно принят. По лицу Василия Петровича не удавалось угадать его настроение; во взгляде читалось беспокойство, однако не похоже было, чтобы полковник сердился на опергруппу Назарова, который тем не менее явился к начальнику один, чтобы не подставлять ребят под гнев командования. Капитан готовился принять весь удар на себя.

— Хорошо, что ты один, — к немалому удивлению Назарова, задумчиво произнес Шпагин, жестом предложив присаживаться. — Есть разговор не для ушей младшего комсостава. Из Управления госбезопасности по Приморскому краю пришла ориентировка на особо опасного агента под псевдонимом Филин. Наша разведка в Японии некоторое время назад, а точнее в прошлом месяце, установила, что Харбинская школа подготовила к выброске на советскую территорию высококвалифицированного разведчика. Дополнительных сведений о нем или его миссии до недавних пор не имелось. Третьего дня из Киото поступила новая информация. Есть основания полагать, что миссия напрямую связана со сменой командования.

— Нашего? — переспросил Назаров.

Полковник кивнул. Он говорил о приезде в Хабаровск бывшего командующего Калининским фронтом генерал-полковника Максима Алексеевича Пуркаева, с 25 апреля возглавившего Дальневосточный фронт.

— При чем здесь переезд Пуркаева?

— Японцы планируют покушение на него, чтобы вызвать хаос и дезорганизацию в Красной Армии. Отчасти