След у таежной реки - Александр Александрович Тамоников

улыбнулся, потешаясь над несвойственной ему забывчивостью: неумолимое время способно стереть из памяти кого угодно, включая бывшее первое лицо государства. Нет, причина не в маразме, а в политическом противостоянии. Двенадцать лет назад Сидэхара энергично выступал против вторжения в Маньчжурию, что привело к краху его блестящей карьеры. В том же 1931 году барон покинул пост премьера и на долгие годы исчез из большой политики. Как его не позабыть? Мотоно увидел сегодня Сидэхару впервые с тех пор. Постаревший, изменившийся, приученный вести жизнь затворника человек, когда-то он ратовал за мирное включение Китая и СССР в торговлю с Японией.

Собравшиеся говорили о разном, но вместе с тем об одном: о возвышении Мицуи и скорой войне против Сорэна (Советского Союза), тем более уместной в связи с августовским наступлением вермахта.

Военные на рауте почти не присутствовали, кроме второго почетного лектора — генерал-майора Окамото Кийофуку, четыре месяца назад посещавшего Берлин для изучения боеспособности Третьего рейха. Сейчас генерал делился впечатлениями от поездки, склоняя банкиров «финансово поддержать правительство», то есть вливать больше средств в продолжение войны. Речь Кийофуку встретили не совсем искренними аплодисментами: многие понимали, что он ратует за интересы семьи Мицуи.

Мотоно подошел к лектору, чтобы выразить свое почтение. Генерал занимал пост начальника Второго отдела Генштаба и потому вызывал у Кина неподдельный интерес как источник бесценной информации. Переводчик присоединился к поздравлениям лектору и оказался участником интересной беседы между генералом и банкиром из семьи Коноикэ. Втроем они принялись обсуждать слияние банков семей Мицуи и Сибудзавы, в результате которого в апреле появилось новое кредитное учреждение — «Тэйкоку», исполинская сеть из почти ста двадцати филиалов по всем островам Японии, более чем в два раза увеличившая активы Мицуи.

Кийофуку отлично знал начальника Мотоно — секретаря МИД Есано Сигэру, которого брал с собой в берлинскую поездку, отчего разоткровенничался в присутствии переводчика.

— Возросшие ресурсы Мицуи позволяют упрочнить наши позиции в Маньчжоу-Го как никогда прежде, — рассуждал Кийофуку, стремясь убедить банкира в правоте тех представителей генералитета, что ратуют за войну с Сорэном. — Добавьте к этому победы на Тихом океане, содружество с государствами Юго-Восточной Азии и новое наступление Германии. Стечение обстоятельств столь благоприятно в настоящий момент, что позволяет безбоязненно сорвать плод.

— Под плодом вами понимается «хурма»? — деликатно поинтересовался Коноикэ.

Выжидательная позиция Японии, получившая название «Стратегии спелой хурмы», предполагала вторжение в Энгайтихо (Советское Приморье) не ранее, чем тому будет благоволить ситуация на фронтах. Предыдущий год выдался весьма удачным, особенно то время, когда Гитлер достиг Волги, но тогда японскому командованию не хватило решимости сорвать «хурму». Нынешним летом вермахт, оправившись от поражения под Сталинградом, наносит новый сокрушительной силы удар. Другого удобного случая протянуть руку и взять плод для Японии может не представиться.

— «Стратегия спелой хурмы», безусловно, принесла нашей стране немалую пользу, удержав от повторения номонганских событий, — пояснил свою позицию генерал. — Но далее оттягивать ответственное решение бессмысленно. Риск видится мне оправданным. Как гласит пословица, желающий поймать тигренка должен войти в логово к тиграм.

— Некоторые робкие люди не смеют сорвать плод, поскольку не видят признаков его спелости, — осторожно заметил Кин Мотоно.

В своей работе по добыванию информации он нередко применял прием «расшатывания» беседы, когда не продолжаешь слова и мысли собеседника и не противоречишь им, вместо этого отпускаешь комментарии, отклоняющиеся от линии разговора. Что услышишь в ответ — это загадка, но диалог может пойти по совершенно другому пути, заставив говорящих раскрыть новые факты.

— В военном деле подобное недопустимо, — подтвердил генерал, который не без удовольствия услышал из уст переводчика завуалированную критику Мицубиси.

Беседа была «расшатана», в ней наметилось новое направление, и Мотоно постарался подхватить тему:

— Худой полководец верит слухам, хороший полководец читает знаки.

— Тонко подмечено, — удовлетворенно произнес Кийофуку. — Мы в избытке получаем благоприятные знаки, в том числе из Сорэна.

— Знаки говорят, что удар по Энгайтихо своевременен?

— Безусловно. Недавние замены делают Прибрежную область уязвимой.

Генерал опять переключился на экономические вопросы, продолжая говорить языком метафор, пословиц и афоризмов. Если собеседник чего-то недопонимал, значит, понимать ему такие послания незачем. Кин Мотоно из услышанного понял все. В конце июля через его руки прошла шифрограмма, в которой говорилось о планах направить одного из лучших выпускников Харбинской школы с позывным Филин в некий город на Амуругава. Там у него будет важная миссия, которая «откроет ворота в Энгайтихо».

Под недавними заменами, на которые уповал Генеральный штаб, подразумевались перестановки в командовании Дальневосточным фронтом. Стоит устранить нового человека, недавно ставшего у руля, как Красная Армия в Приморье будет на время обезглавлена и дезорганизована, что гарантирует успех наступления японцев, намеченного на конец августа, во время разгара Курской битвы.

Не все переводчики столь хорошо осведомлены о тайных планах командования. Нельзя сказать, что Мотоно намеренно посвящали в секретные миссии разведки. Информацию он добывал сам, потому что не был обычным переводчиком. Не был он и настоящим японцем. Лим Чимин родился в деревеньке под Сеулом в семье корейца и японки; с отрочества участвовал в поездках отца на Сихотэ-Алинь, где покупал женьшень у китайских сборщиков целебных трав. Во время Гражданской войны Лим остался в России, а затем был завербован НКВД за свои знания подпольного китайского бизнеса в Приморье. По прошествии десяти лет на Дальнем Востоке появилась более страшная опасность, чем китайские банды. Тогда Лим перевоплотился в японца Кина Мотоно. Начался новый, долгий этап в его жизни, в конечном итоге приведший советского разведчика в высшие круги Токио, где финансовая олигархия заключала с генералитетом сделки, в которых решались судьбы Тихоокеанского региона.

По завершении приема Мотоно отправил шифрограмму в Москву: «Филин полетел на Амур. Мишень — командующий ДВФ. Мицуи подкупили Тодзио. Хурма поспела».

2

Капитан принял решение занять позицию в сарае, захватив с собой Петракова и Рябцева. Тимофеева, как наиболее сообразительного, на ночь поставили на самом ответственном участке — у старой лодки, а если говорить точнее, то уложили за лодкой. Камеру от грузовика оттуда, разумеется, давно забрали. Через улицу, за гаражами Осоавиахима, размещалась выделенная Шпагиным группа местных, хабаровских чекистов; а ближайший проулок, огибавший шихтовый двор [1] металлургического завода, держал под наблюдением отряд красноармейцев, разбитый на небольшие группки для лучшего охвата территории.

С улицы, которую и в дневные часы нельзя было назвать оживленной, теперь исчезали последние прохожие. Промаршировал взвод солдат. Проехал запоздалый грузовик. Прошла парочка: мужчина помогал женщине нести сумку. Вряд ли брат с сестрой, потому что шли медленно, наслаждаясь вечером, как супружеская чета или влюбленные. Война войной, а личную жизнь никто не отменял.

«Неужели он?» Назаров вперился в кавалера. Высокий, чернявенький, издали похож на лже-Зайцева. Вот будет здорово, если