Украденное братство - Павел Борисович Гнесюк

они с Катей, как обычно, пошли в соседнее, уютное кафе «У Лео», но сегодня даже аромат свежесваренного кофе и домашних пирожков не мог развеять мрачное настроение Андрея. Сидя за столиком у окна, за которым медленно падал мелкий, противный дождь, он сквозь общий гул голосов и звон посуды вдруг уловил за своей спиной сдержанный, но очень горячий и настойчивый шепот. Он осторожно, стараясь не привлекать внимания, обернулся и увидел Виктора, отвернувшегося к стене и что-то страстно, с жаром говорящего в свой мобильный телефон.

— Да, я же тебе говорю, он не чета своему старшему брату! — Почти шипел Виктор, сжимая трубку так, что его пальцы побелели. — Я ведь не слепой, я вижу, Андрей совершенно нормальный, адекватный русский человек, в нем есть и честь, и совесть, и понятие справедливости. Не то что тот, уехавший… — Тут он замолчал, слушая возражения собеседника. — Нет, ты меня слушай! Не соглашайтесь пока на скорые выводы! — снова, еще более настойчиво, зашептал он. — Я за ним пригляжу, я его проверю. Но я почти уверен — он свой… наш человек…

Андрей медленно, как в замедленной съемке, повернулся обратно к Кате. Его сердце вдруг заколотилось с такой бешеной силой, что он почувствовал его стук в висках. «За ним приглядят»? Эти слова прозвучали как приговор. Значит, что-то действительно серьезное готовится, какие-то тайные силы уже в действии, и он, сам того не желая, оказался в самом эпицентре надвигающейся бури.

Вечером, отправив обеспокоенную Катю домой одну, он сел в свой Ford Focus и объехал, кажется, полгорода. Школы с темными, слепыми окнами, клубы единоборств с запертыми на амбарные замки дверями, пустынные спортивные площадки, окутанные промозглой мартовской мглой — все места, где по его предположениям могли бы тайно собираться люди, оказались пустынными и безмолвными. На обратном пути, он двигался по совершенно пустынной и плохо освещенной дороге, ведущей к его дому.

Вдруг заметил в зеркале заднего вида, что за ним с самого города пристроился старый, видавший виды, темного цвета внедорожник УАЗ. Андрей, почувствовав ледяной комок в желудке, сбавил скорость и остановился у самой обочины, решив пропустить подозрительную машину вперед и разглядеть водителя. Но УАЗ, проехав мимо, резко, с визгом шин, свернул за угол, в сторону давно заброшенных советских складов и такого же заброшенного гаражного кооператива «Олимп».

Нарушая все правила дорожного движения, Андрей, поддавшись внезапному порыву, резко развернулся и кинулся вдогонку, сердце его бешено колотилось. Он въехал на территорию кооператива, утопая колесами в грязи, и сразу же, в свете своих фар, увидел тот самый автомобиль — темно-синий, с ржавыми подкрылками, Suzuki Escudo. На его грязных дверях была нарисована кривая, но яркая и размашистая надпись белой краской: «За русский мир!». Машина стояла, словно притаившись, возле двух глухих, наглухо запертых гаражных боксов, сложенных из силикатного кирпича.

Андрей, заглушив двигатель, вышел из машины. Кругом царила гробовая, зловещая тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра в разбитых водосточных трубах. Он подошел к первому гаражу, потом ко второму, с силой дергал ручки покореженных калиток, с размаху стучал кулаком по облупленным, ржавым воротам, с которых сыпалась бурая окалина.

— Эй! Откройте! Там есть кто-нибудь?! — Кричал он, и его голос гулко отражался от глухих стен, теряясь в пустоте.

Раздосадованный и злой на собственную глупость, он уже развернулся, чтобы уйти обратно к своей машине, как вдруг, откуда ни возьмись, сзади на него набросилось несколько теней. На голову, с противным запахом старой пыли, затхлости и цемента, грубо натянули плотный мешок, и тут же последовал тяжелый, оглушающий удар чем-то твердым по затылку, который мгновенно погрузил его в черную, бездонную пустоту.

Очнулся он от резкой, раскалывающей голову боли и слепящего, нестерпимого света нескольких люминесцентных ламп, мерцавших под самым потолком. Он лежал на холодном, пыльном бетонном полу большого, практически пустого гаража, пропахшего машинным маслом и плесенью. Его руки были грубо связаны за спиной. По периметру, на ящиках из-под снарядов и самодельных деревянных лавках, сидели мужчины — человек десять-двенадцать, самых разных возрастов, от двадцатилетних парней до суровых, видавших виды мужчин за пятьдесят. Все они молча, с одинаково подозрительными и жесткими лицами, смотрели на него, словно на диковинного зверя.

— Ну, рассказывай, бандеровская мразь. — Зло, с неподдельной, животной ненавистью произнес высокий, костистый мужчина лет пятидесяти с проседью в короткой, щетинистой бороде. — Чего тут вынюхивал, а? Какую информацию выяснял и кому ее собрался передавать, предатель?

Я не нацист, вы с ума сошли! — Хрипло, срываясь на крик, прокричал Андрей, тщетно пытаясь приподняться на локтях, но веревки впивались в запястья.

— А то, конечно, мы тебе поверим! — С лавки вскочил молодой, коренастый парень с взлохмаченными темными, почти черными волосами и горящими фанатичным огнем глазами. — Братан твой любимый, Микола, тоже, значит, не бандеровец, так запросто дослужился до самого что ни на есть командира целого карательного батальона! — Парень, разъяренный, с искаженным лицом, уже занес ногу, чтобы пнуть лежащего, а другой его товарищ, стоявший рядом, поднял с пола тяжелую ржавую монтировку.

— Стоять на месте! Не смейте! — Раздался резкий, как удар кнута, окрик из самого темного угла гаража.

Оттуда, отделившись от тени, вышел еще один мужчина, постарше, лет шестидесяти, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, но с пронзительными, светлыми и невероятно спокойными глазами. Его называли Максимыч. Он был невысок, но в его осанке, в его взгляде чувствовалась такая стальная, негнущаяся сила и авторитет, что все сразу же замолчали.

— У нас здесь другие методы работы. — Тихо, но очень весомо сказал он, обводя взглядом присутствующих. — Без вот этого самодурства и скотства. — Он медленно повернулся к Андрею. — Говори сразу все, что тебе известно. Про тайные схроны с оружием, про точный состав и нумерацию их батальонов. Где они сейчас дислоцируются, кого именно они готовят для будущей зачистки Донецка.

Андрей, все еще лежа на холодном полу, с болью во всем теле, наконец со всей ясностью понял, что шутки здесь плохи, и его жизнь сейчас висит буквально на волоске. И он, собрав остатки сил, начал говорить. Но не про оружие, не про дислокацию частей — он стал, сбивчиво и торопливо, рассказывать им про ту самую, страшную ссору. Про то, что случилось несколько дней назад в доме его родителей. Про родного брата-фанатика, про его ожесточенные, полные ненависти выкрики, про ту пропасть, которая за один вечер разделила когда-то дружную семью навсегда.

— Да кто же тебе, плесень, поверит после этого! — Снова выкрикнул седой бородач, плюнув на пол. — Может, ты сам только вчера вернулся из-под самого Киева,