Кукла на цепочке - Алистер Маклин

произнес Тэлбот с нескрываемой горечью. – Я принимал вас за богатого бизнесмена и человека чести. Я принимал вас за чистую монету. Что ж, все мы учимся на своих ошибках.

– Вам уже поздно извлекать опыт из этой ошибки. Вы правы в одном: я открыто признаюсь, что являюсь богатым бизнесменом. Очень богатым. Что же касается второго обвинения… – Андропулос равнодушно пожал плечами. – Честь в глазах смотрящего. Давайте не будем тратить время попусту. Прикажите этому молодому человеку, – (Денхольм стоял на носу катера, футах в шести от них), – в точности выполнять полученные приказы. Те приказы, которые, насколько я понимаю, вы сами ему и отдали. Не включать двигатель, пока мы не удалимся на три мили от него, и кружить вокруг нас на том же расстоянии для защиты от непрошеных гостей.

– Лейтенант Денхольм отлично понимает приказы.

– Тогда отчаливаем.

Ветер был свежим, но не сильным, и «Ангелине» потребовалось некоторое время, чтобы преодолеть изначальную инерцию и набрать скорость в три-четыре узла. «Ариадна» постепенно отдалялась все больше, и через пятнадцать минут их уже разделяло расстояние примерно в милю.

– Превосходно, – сказал Андропулос. – Довольно приятно, не правда ли, когда все идет точно по плану? – В его голосе не было и намека на самодовольство. – Скажите, коммандер Тэлбот, поверите ли вы мне, если я скажу, что искренне люблю свою племянницу и ее подругу Евгению и, возможно, буду так же хорошо относиться к миссис Уотерспун?

– Не знаю, почему я должен вам верить, и не вижу причины, почему это должно меня волновать. Может, и так.

– А поверите ли вы мне, когда я скажу, что не дам упасть и волоску с их голов?

– Боюсь, что да.

– Боитесь?

– Другие не поверили бы этому или не знали, верить или нет. Это сделало бы их идеальными заложниками.

– Верно. Мне нет нужды говорить, что со мной они в полной безопасности. – Он задумчиво посмотрел на Тэлбота. – Вам совершенно неинтересны причины моего поведения.

– Очень даже интересны. Но никто не станет богатым бизнесменом, тратя время на пустую болтовню. Если бы я вас спросил, вы бы сказали ровно то, что хотели сказать. Ни больше ни меньше.

– Чистая правда. Теперь совсем другой вопрос. Эти три молодые леди не представляют для меня никакой угрозы. Вы же с ван Гельдером – совсем другое дело. Мы с моими друзьями считаем вас чрезвычайно опасными людьми, способными придумать хитроумные, коварные планы и прибегнуть к значительному насилию, чтобы привести эти планы в исполнение, – тем более если вам покажется, что есть хоть малейший шанс на успех. Итак, вы понимаете, что нам придется вас обездвижить. Я останусь здесь у руля. Вы, двое джентльменов, в сопровождении трех дам проследуете в салон, где Аристотель свяжет вас по рукам и ногам, – вы вскоре поймете, что он прекрасно разбирается в узлах, – а Александр, который обращается с пистолетом так же умело, как Аристотель с веревками, проследит, чтобы все прошло тихо-мирно.

Хокинс склонился над профессором Уотерспуном, полулежавшим на диване в кают-компании. Уотерспун, ошеломленный и издающий странные сдавленные звуки, нечто среднее между стонами и проклятиями, пытался открыть глаза. Наконец ему это удалось с помощью пальцев, которыми он просто раздвинул веки.

– Что, черт побери, произошло? – Присутствующим пришлось приложить усилия, чтобы разобрать его слова, больше похожие на астматический кашель. – Где я?

– Выпейте.

Хокинс обхватил профессора за плечи и поднес к его губам стакан с бренди. Уотерспун глотнул, поперхнулся, потом выпил все до капли.

– Что случилось?

– Вас ударили по затылку, – сказал Грирсон, – и неслабо. Можно сказать, оглушили. Думаю, рукоятью револьвера.

Уотерспун с трудом принял сидячее положение.

– Кто?

– Андропулос, – ответил Хокинс. – Или кто-то из его приятелей-преступников. Доктор, можно ему еще бренди?

– Обычно я не советую, – сказал Грирсон. – Но в данном случае можно. Я знаю, что у вас сильно болит голова, профессор, но не прикасайтесь к ней. Там ссадины, кровотечение, опухлость, но перелома нет.

– Андропулос угнал ваше судно, – сообщил Хокинс. – Вместе с атомной миной. Он также взял заложников.

Уотерспун кивнул и скривился от боли, которую вызвало это движение.

– И моя жена, конечно же, в их числе.

– Мне очень жаль. Вместе с Иреной Шариаль и ее подругой Евгенией. У нас не было возможности остановить их.

– А вы пробовали?

– А вы стали бы пробовать, видя, что дуло кольта прижато к виску вашей жены, а еще два револьвера – к вискам двух других молодых дам?

– Наверное, не стал бы. – Уотерспун покачал головой. – Я пытаюсь осознать ситуацию. С головой, похожей на перезрелую тыкву, которая вот-вот лопнет, это непросто. А Тэлбот и ван Гельдер? Что стало с ними?

– Мы, естественно, не знаем. Закованы в цепи, связаны или что-нибудь в этом роде.

– Или устранены. Что за чертовщина творится, адмирал? Этот тип, Андропулос, – он что, свихнулся?

– По его собственным меркам он, вероятно, убежден, что он в полном уме. У нас есть основания считать, что он – давний и высокопрофессиональный преступник, действующий в беспрецедентном доселе международном масштабе. Основная сфера его деятельности, предположительно, оружие и наркотики. Но сейчас нет времени вдаваться в детали. Есть более насущный вопрос. Лейтенант Денхольм в ближайшее время отправляется вслед за ними на катере. Вы в состоянии присоединиться к нему?

– Следовать за ними? Чтобы взять их на абордаж и захватить?

– Как вы сами признались, профессор, ваш мозг еще не работает на полную мощность. Если катер приблизится к «Ангелине» на пару миль, работа его двигателя, вероятно, заставит атомную мину взорваться.

– Вы правы, я в нелучшем состоянии. Но если у вас есть лишние ружья или пистолеты, не помешает прихватить их с собой. На всякий случай.

– Огнестрельного оружия не будет. Если дело дойдет до перестрелки, вы понимаете, кому достанется первая пуля?

– Да. Вы отлично все излагаете. Менее часа назад вы готовы были удержать меня любой ценой. Теперь вы, похоже, поменяли свое мнение, адмирал.

– Это не я поменял свое мнение. Это обстоятельства поменялись.

– Быстрая смена обстоятельств, – сказал президент, – дает человеку возможность взглянуть на жизнь более сбалансированно. Я бы не сказал, что я наслаждался этим обедом, но пару часов назад я вообще не ожидал и не хотел его. Хотя память о предательстве останется с нами надолго, следует признать, что осторожное, хотя и трагическое, решение вопроса с Пентагоном снимает основное бремя беспокойства. Но это была лишь местная проблема, и, признаемся, в основе своей эгоистичная. – Он помахал листком бумаги, который держал в руках. – А вот это действительно важно. Добрый корабль «Ангелина» с проклятой бомбой на борту уверенно идет на юго-восток и с каждой секундой оставляет еще один ярд между собой и ужасами Санторина. Не будет преувеличением сказать, джентльмены, что холокост невообразимых масштабов удалось предотвратить. – Он поднял бокал. – Я хочу произнести тост за вас, сэр Джон. За Королевский военно-морской флот.

Едва президент поставил бокал на стол, как в комнату вошел посыльный. Президент коротко взглянул на него, отвернулся, потом посмотрел снова. Всякие следы удовлетворения исчезли с его лица.

– Плохие новости, Джонсон?

– Боюсь, что да, господин президент.

– Худшие? Самые худшие?

– Не самые. Но достаточно плохие.

Президент взял сообщение, молча прочел его, потом поднял голову и сказал:

– Боюсь, наше празднование было преждевременным. «Ангелина» захвачена.

Никто не переспросил: «Захвачена?» Никто вообще не произнес ни слова. Сказать было попросту нечего.

– В сообщении говорится: «„Ангелина“ и приведенная в готовность мина захвачены Андропулосом и двумя его сообщниками-преступниками. Взято пять заложников: коммандер Тэлбот, лейтенант-коммандер ван Гельдер и три женщины, одна из них – племянница Андропулоса. „Ангелина“ физически не может вернуться в этот район, так что основная опасность устранена. Будем постоянно держать вас в курсе дела. Наша главная и единственная забота на данный момент – возвращение заложников».

– Боже мой, боже мой, – сказал сэр Джон. – Ужасные, пугающие обстоятельства. Теперь у нас есть этот безумец – или гений, если верить старой поговорке о том, что это две стороны одной медали, – который болтается по Леванту с взведенной атомной миной на борту. Знает ли он, что она готова взорваться? Скорее всего, нет. Откуда вдруг взялись эти