Человек в прицеле - Александр Александрович Тамоников

как его учили и у нас, и у них. В машине сгорел человек, которого нам не опознать. Скорее всего, какой-нибудь бездомный пьяница. А вот связь группы скупщиков с резидентурой меня порадовала. А ведь я не очень верил в эту связь, а вы, Максим Андреевич, меня сразу убеждали с Коганом. Молодцы!

— Петр Анатольевич, мне кажется, что искать след нужно среди военных медиков, — предложил Шелестов. — В крайнем случае — гражданская клиника. Как-то все крутится вокруг медицины.

— Ну, Максим Андреевич, вы же опытный разведчик, — покачал Платов головой, хотя, судя по внимательному выражению его глубоко посаженных глаз, эта мысль ему в голову приходила тоже. — Так откровенно выводить нас на медицинскую тему? Опытный резидент, хорошо подготовленный, знающий теорию, скорее всего, стал бы отводить от себя подозрения и наши мысли.

— А если он именно так и рассуждает? — возразил Шелестов. — Именно на такой вывод нас и наталкивает? Ведь как происходит, когда организуют комплексную слежку за человеком? Подставляют хорошо видимого, заметного, на которого и не подумаешь, что он наблюдатель.

— Возможно, возможно, — задумчиво произнес Платов.

Глава 6

Шелестов остановил машину на Каланчевской улице. Кажется, здесь. А вот и дом с высокой аркой и архитектурными элементами, чем-то напоминающими античные. Вход в дом был со двора, и когда Максим прошел через арку, то невольно замедлил шаг. Он видел множество красивых, ухоженных дворов в Москве, да и в других городах. Всюду можно встретить добросовестного, старательного дворника, который поддерживает вверенную ему территорию в полном порядке. Но здесь, кажется, дело было не только в дворнике. Вдоль дорожки, ведущей мимо подъездов, росли тополя и березки, посаженные очень ровно, как говорится, по ниточке, и с идеальными интервалами. А дальше за деревьями красовались кусты черемухи, красными ягодами, которые недоклевали птицы, краснела рябина. Добротно сколоченные лавочки, несколько столиков, за которыми летом местные мужчины наверняка играют в домино. А из окна второго этажа был слышен звук патефона. И даже сейчас, в разгар зимы, двор был вычищен от снега почти идеально. Ровные сугробы у первых деревьев, дорожки к столбам, на которых натянуты бельевые веревки, площадки у подъездов посыпаны песком. Как-то сразу чувствовалось, что здесь жили добрые и дружные люди. И воспитывали они правильных детей, прививали им с детства нужные истины. И неудивительно, что здесь живет такая известная учительница, деятель в области образования, как Анастасия Афанасьевна Покровская.

Дверь открыла высокая седовласая женщина в накинутом на плечи пуховом платке. Взгляд недоверчивый, какой-то даже колючий, а тонкие губы плотно сжаты. Это не она, вдруг решил Максим. Может, домработница или подруга детства, которая зашла навестить.

— Здравствуйте, — улыбнулся он открытой улыбкой. — Моя фамилия Шелестов. Я договаривался с Анастасией Афанасьевной о встрече.

— Ах, это вы Шелестов! — Взгляд женщины вдруг потеплел, строгие черты лица разгладились, обмякли. Да и голос был не таким, каким ожидал его услышать Максим. Грудной, глубокий, богатый на интонации и совсем не старческий.

— Да, здравствуйте, — снова повторил Шелестов, чувствуя себя почему-то учеником, плохо выучившим урок. — Я по рекомендации товарища Акимова, он с вами договаривался, что я навещу вас, мне нужна ваша помощь.

— Ну так проходите же. — Женщина посторонилась, пропуская гостя в квартиру. — Вы же с мороза! Сейчас я чайник поставлю.

Шелестов редко встречал людей, которые бы так радушно встречали человека из НКВД. Да и из милиции тоже. Всегда присутствовала какая-то настороженность, держалась какая-то дистанция. Бывали исключения, конечно, но все же редкость. Но причина оказалась довольно простой. И она вскрылась позднее, во время разговора за чаем. Тем более что Шелестов принес с собой пакет вкусных печений.

— Так вот, Анастасия Афанасьевна, я хотел поговорить с вами об одном замечательном человеке, которого, увы, нет уже с нами.

— Боже мой! — всплеснула руками Покровская. — О ком же вы?

— Увы, о Марии Ивановне Егоровой. Вы ведь знали ее, правда?

— Машенька Егорова… — Покровская чуть склонила голову набок, и в ее глазах появилась неподдельная грусть. — Как же не знать, конечно, знаю… знала. Да, время не щадит никого, даже лучших из нас. Вы правильно сказали, что Мария Ивановна была замечательным человеком. Чем бы ни занималась, что бы ни делала, она всегда отдавала себя всю без остатка. А иначе ведь и нельзя, иначе ничего не добьешься, не достигнешь нужного результата.

— Вы когда-то работали с ней вместе?

Покровская покрутила чашечку в руках, потом зябко повела плечами и плотнее запахнула на груди пуховый платок. Шелестову показалось даже, что женщина сейчас закроет глаза и уйдет в свои воспоминания, замолчит надолго и ему придется или ждать, или торопить собеседницу. А делать этого не хотелось. Была вокруг Покровской какая-то волшебная аура, которая заставляла подчиняться, прислушиваться, следовать…

— Мы ведь с Машенькой вместе начинали работать еще в ЧК, — заговорила Анастасия Афанасьевна. — Она умела печатать на машинке, у меня был красивый почерк, а еще я знала стенографию. Но знаете, как бывает. Людей не хватает, разгул бандитизма, контрреволюция поднимает голову, а советская власть еще не так сильна. И приходилось часто привлекать и нас к некоторым операциям, когда нужна была по легенде женщина. А потом мы уже выросли и до настоящих оперативных сотрудников. Однажды встречались с самим Феликсом Эдмундовичем. Он очень хвалил нас за самоотверженность и храбрость.

— Никогда не поверю, что вам с Марией Ивановной приходилось вступать в схватки с врагами, стрелять в бандитов.

— И правильно делаете, что не верите. Не было кровавых схваток, перестрелок. Нас этому учил и Дзержинский. Работать нужно прежде всего головой, побеждать умом, своей волей и верой в светлое будущее. Оружие у нас, конечно, имелось, но стрелять почти никогда не приходилось. А потом, когда Дзержинского бросили на борьбу с беспризорностью, он позвал и нас с Марией. Это, говорил, очень женское дело, материнское. Они должны видеть в нас людей, которые хотят помочь им, создать дом сначала в душе, а потом, вернувшись в общество, и дом для семьи. Знаете, как-то Машенька взяла из интерната на воспитание мальчонку. Тогда создавались такие, они назывались интернатами тюремного типа, как исправительные дома. Никто не верил, что у нее получится, а у нее получилось.

— Она его вырастила? — улыбнулся Шелестов, проведя рукой по внутреннему карману пиджака, но решил не спешить.

— Да, — рассмеялась Покровская. — Это была забавная история. Ваня, его звали Ваня, прожил у Машеньки дома неделю, а потом выкрал серебряные ложки и сбежал. Многие считали это полным провалом, трагедией, а она верила. Верила, и все получилось, потому что нам воздается по нашей