Спас на крови - Сергей Малинин

и доминировать над местностью – оно выполняло на все сто. Если приезжему надо было найти исполком в Симе, ему не приходилось разыскивать традиционную статую Ленина, кстати отсутствующую перед зданием администрации уже с девяносто восьмого года. Исполком бросался в глаза как нечто несомненное и однозначное.

Под стать надземной части здания были и подвалы. Тем, кто спускался в них, порой казалось, что подземелье значительно больше, чем сам исполком. Там было множество комнат и закоулков, иногда освещенных, иногда темных и не посещаемых в течение многих лет. Наверное, там можно было заблудиться, если хорошо постараться.

Неделю назад мэр города за каким-то чертом полез в подвал. И, как нарочно, умудрился споткнуться на ровном месте и сломать ногу. Еще до того, как приехала «скорая», глава администрации покрыл нехорошими словами всю Вселенную, пригрозил разогнать весь аппарат и набрать новый, но в конечном счете просто намылил шею Иртеньеву и приказал разобрать бардак, творящийся внизу.

Делать нечего, Венедикт взял двоих подсобников и отправился в подземелье наводить порядок.

Работенка, как и следовало ожидать, получилась адская. Даже первая часть – убрать с пола все, что путалось под ногами, уже оказалась задачей не для самых ординарных людей. Начать с того, что на полу было множество самого разнообразного мусора. Относительно свободным от него было только самое начало подвала, возле спуска с главной лестницы. Десять шагов в глубину – и считай, что начинается интересное. Кстати, мэру и десятка не понадобилось: злополучная пишущая машинка «Украина», на которую он наступил, валялась буквально в двух метрах от двери, под куском черной полиэтиленовой пленки.

Практически сразу после того, как Иртеньев и его помощники приступили к расчистке этих авгиевых конюшен, встала необходимость в постоянном дежурстве грузовика. Потрепанный «газон» теперь исправно приезжал к черному ходу, делая ежедневно по два рейса на городскую свалку.

Чего только не выгребалось из подвала! Старые бумаги россыпью и в картонных папках, целые и погрызенные мышами, а иногда размокшие и вновь засохшие, превратившиеся в бесформенные целлюлозные комья. Пишущие машинки – в течение недели уборки их было найдено уже шесть штук, а учитывая подвальные площади, еще не исследовавшиеся, можно было ожидать и еще. Старая мебель – поломанные стулья, драные кресла, даже огромный вычурный диван, который вообще невесть как оказался внизу: когда его пытались вынести на улицу, оказалось, что он просто не пролезает в подвальные двери. Диван пришлось рубить топором. Еще там было множество коробок и коробочек с самым немыслимым содержимым. Несмотря на усталость, Иртеньев и рабочие искренне ржали, взломав длинный дощатый ящик и обнаружив в нем шесть балалаек топорного изготовления с заржавленными струнами.

К концу первой недели этой подземной зачистки в подвал уже можно было заходить без опасности свернуть шею. Теперь здесь горело гораздо больше лампочек, хотя все они висели на временных проводах – основная электропроводка нуждалась в полной замене, но по понятным причинам это было совершенно невозможно сейчас.

Позавчера рабочий обнаружил настоящие завалы в одном из дальних концов подвала. Там был самый настоящий салат из досок, ломаной мебели, дощатых подносов и тому подобного хлама. А вот за ними уборщиков ожидал сюрприз.

Ниша, которую нечаянно прикрывала вся эта мусорная россыпь, была размером с комнату в хрущевке стандартной планировки. Она даже по высоте ей соответствовала. Внутри ниши стояло четыре или пять дощатых ящиков, покрытых толстенным слоем пыли. Ящики не имели видимых повреждений. Что бы в них ни было, оно никогда не вынималось.

Когда пыль немного стряхнули, обнаружилось, что на каждом ящике имеется наклейка – лист пожелтевшей бумаги с изрядно выцветшими надписями. Надписи сообщали: «Запасники фондов Государственного Эрмитажа, Наркомат культуры СССР. Эвакуация, 23 августа 1941 года». Поверху бумаги, а также на стыках крышек и ящиков стояли сургучные печати с гербом СССР.

– Ни фига себе! – почесал затылок Иртеньев. – Это они что, с самой войны тут стоят?

– Да легко! – махнул рукой один из рабочих. – Ты ж смотри, Иваныч, тут же ничего не менялось сколько лет! Может, с войны и стоят.

– А почему их никто не нашел? – удивился Иртеньев.

– А ты прикинь, какая неразбериха тогда была! Не, Иваныч, пару коробок потерять – это по тем временам пустяки. Немцы давят, армия отступает. Ну понятно, спасали что могли и как могли. Однако же одно дело, когда завод эвакуируют, и совсем другое – коробки из музея.

– Ну, не скажи, – покачал головой завхоз. —Это тоже народное достояние.

– Оно понятно, – вздохнул рабочий, доставая сигарету из пачки. – Но такое достояние необходимо, когда в жизни все спокойно. А во время войны по музеям особо не походишь.

– Ну да, это точно, – вздохнул Иртеньев. – А вот расскажите мне, пожалуйста, что теперь с этим добром делать.

Рабочий вдумчиво раскурил сигарету, сплюнул приставшую к языку табачную крошку.

– Ну а что непонятного? Смотри. Написано русским языком – «Наркомат культуры». Вот и зови начальника нашего по культуре, пусть разбирается.

Тут в беседу вступил второй рабочий, который до этого момента молча курил и разглядывал коробки.

– Можно еще нашего батюшку позвать, отца Никанора. Он вроде тоже человек культурный…

Вот так и получилось, что этим утром отец Никанор пришел не на стройку, а в исполком, чтобы посмотреть, что такого лежит в ящиках, эвакуированных из Эрмитажа.

– Я думал, может, не надо самим нос совать в чужое дело? Связаться с областью, попросить компетентных людей прислать. А может, не с областью, а сразу с Москвой?

Отец Никанор погладил бороду, немного поразмыслил и ответил:

– Москва – это дело такое… Она далеко и высоко. Перед тем как лезть в Москву с вопросами и делами, всегда надо посмотреть, что можно сделать на месте. От того, что мы заглянем в коробки, ничего особенно не изменится. Но зато мы будем знать конкретно, что мы нашли.

– Ну, тогда можем и посмотреть, – кивнул Иртеньев, который разрывался между традиционным нежеланием брать на себя ответственность и обычным человеческим любопытством. – Сейчас дождемся рабочих и будем вскрывать.

– А зачем ждать? – удивился отец Никанор. – Давай мне инструмент, я сам вскрою.

Заметив сомнение, отразившееся в глазах завхоза, священник благодушно улыбнулся.

– Да ты не волнуйся, друже. У меня руки нормальной стороной растут. Открою тихонько, аккуратно. Давай инструмент.

Иртеньев махнул рукой. Любопытство все-таки пересилило. Он знаком показал отцу Никанору следовать за собой. Вначале они взяли инструмент из каптерки на первом этаже. Потом спустились в подвал по сильно вытертой бетонной лестнице.

Включив свет, Иртеньев сказал:

– Тут сейчас уже можно спокойно ходить. Грех, конечно, говорить такие вещи, но