Спас на крови - Сергей Малинин

Отец Никанор смотрел на Иисуса, и что-то знакомое казалось ему в Спасителе. Что-то такое было в этом изображении, что вызывало вполне конкретные воспоминания, касающиеся тех лет, когда Никанор, еще только закончив семинарию, совершал паломничество по святым местам. Батюшка невольно дотронулся рукой до изображения, ощутил прохладу крашеного дерева и те неровности поверхности, которые могла почувствовать его грубая рука.

Вспомнился Новгород Великий. Молодой Никанор стоял в церкви Спаса Преображения на Ильиной улице и любовался росписью купола. Да, именно оттуда на него смотрело это лицо.

– Может, и вправду непростая, – ответил отец Никанор. – По исполнению – очень похоже на Феофана Грека. Слышал о таком?

Завхоз виновато посмотрел на священника. Нет, он не слыхал о Феофане Греке. То есть понятно, что это кто-то очень важный и значительный. Однако же вот миновало это знание его, Венедикта Иртеньева.

Отец Никанор, вздохнув, пояснил:

– Это такой великий иконописец. Вот ты про Андрея Рублева что-нибудь слыхал?

– А как же! – воскликнул Иртеньев, радуясь своему знанию. – Еще кое-что из школы запомнил.

На самом деле, конечно, не из школы росли истоки памяти завхоза. Он просто не раз смотрел фильм «Андрей Рублев», снятый Андреем Тарковским. Фильм был замечательный, так что и название отпечаталось в памяти.

– Феофан Грек был учителем Андрея Рублева, – сообщил отец Никанор.

– Ну, так какая разница-то? – удивился Иртеньев. – Раз уж это такая ценная икона, то бери ее в свою церковь. Будет чем гордиться!

Отец Никанор вздохнул и ответил:

– Взять-то дело немудреное. Но из всего, что ты в этих коробках нашел, наверное, образ этот – самое ценное. Но ценность его не в деньгах измеряется. Это воистину великая находка для нашего народа и церкви. Если уж икона эта нам за что-то дарована, то не могу я просто взять ее да и запереть! Надо рассказать о ней людям, чтобы знали, что радоваться надо!

По чести говоря, Иртеньев не знал, чему именно радоваться. Икона, конечно, вещь замечательная. И если это на самом деле работа Феофана Грека, то, наверное, батюшка неспроста так благоговеет. Но почему это должно стать праздником для всего народа? Нет, завхоз решительно этого не понимал.

– Я и вправду возьму икону. Поеду с ней в Москву, чтобы с патриархом совет держать, как поступить правильно! Сегодня же позвоню ему, чтобы рассказать благую весть.

– Это у вас так запросто: только собрался начальство побеспокоить – и тут же на здоровье?

Отец Никанор покачал головой. Как показалось завхозу, с явным сожалением.

– Нет, ничего подобного. Патриарх – человек занятой. Я с его секретарем поговорю, все расскажу и буду ждать, что мне скажут делать.

– Иртеньев тяжело вздохнул.

– И у вас, значит, бюрократия процветает! А я-то думал, что это только у светских людей такая дурость.

Отец Никанор тихонько кашлянул. Вообще-то, разговор внятно ступил на весьма скользкую и непрочную почву. Батюшке по сану не полагалось громко сокрушаться относительно того, что в церкви что-то идет не по тому пути, по которому хотелось бы. Так что сейчас отец Никанор предпочел бы, чтоб его собеседник сменил тему.

– Я у тебя кусок мешковины позаимствую? – спросил священник, решив, что лучше все-таки вести себя активнее и самостоятельно перевести тему в другое русло.

– Да забирай, конечно! Я же ее не покупал, – пробурчал завхоз, который прекрасно понял намек.

Отец Никанор бережно обернул икону тканью. Посмотрел туда, где, по идее, должен был располагаться юг, и трижды размашисто перекрестился.

– Спасибо тебе, Господи, за чудеса и милости твоя – ныне, присно и во веки веков… Пойду я, Венедикт. Надо образу хорошее место оборудовать, надо помолиться около него, чтобы он ожил… Спасибо, что позвал.

– Не за что. Ты, батюшка, тоже помог мне сегодня – будь здоров.

Они попрощались, и отец Никанор отправился к себе, на восточную окраину города, где медленно, но верно поднимался новый храм святых Бориса и Глеба, основа будущего монастыря. С неба все так же моросило, священник ускорил шаг. Не хватало только, чтобы мешковина успела промокнуть. Икона этого не вынесет!

* * *

Новороссийск, Российская Федерация

Как и ожидал Протасов, руководство отчаянно схватилось за то, что теракт на пограничной базе был совершен некоей гипотетической Грузинской Независимой Армией. Конечно, все понимали, что это глупость, что таким образом кто-то весьма бездарно отводит глаза следствию. Но раз уж кто-то готов подставиться по обвинению в терроризме, то грех не воспользоваться. Непреодолимый соблазн для органов – получить быстрое и эффектное раскрытие громкого дела.

Однако майор не мог не признать, что присутствие москвичей весьма благотворно сказывается на способности руководства слышать то, что им говорят подчиненные. Протасов возразил, на него прикрикнули было, тогда он просто сказал, что москвичи, конечно, намерены проработать запись, но и на грош ей не верят. Полковник проворчал, что москвичам вечно надо больше других, но раз уж не верят, то, значит, надо работать.

Протасов согласился, что надо.

Он пошел с видеозаписью в лабораторию, отдал диск ребятам из технического отдела и попросил, чтобы они узнали все, что только можно узнать о записи. Где она была сделана, на какой аппаратуре и, главное, когда.

Около десяти часов вечера Протасов наконецто собрался домой. Как обычно, собрал документы в сейф, опечатал его, расписался внизу в журнале. Потом сел за руль своей бывалой «девятки» и выехал на улицу.

На парковке во дворе, как обычно, было тесновато. А на том месте, где обычно Протасов ставил свой автомобиль, красовался чей-то «форд-скорпио» – здоровенный грязный рыдван, зад которого был поднят до такой степени, что казалось, автомобиль подобрался перед прыжком.

– Твою мать! – выругался майор. Чья это машина – он не знал. Скорее всего, вообще не местная. Он подумал – не стоит ли посигналить, чтобы нашелся хозяин и перебрался куда-нибудь поближе к выезду. Решил, что, пожалуй, не стоит – нашлось еще одно местечко. Пусть не такое и удобное, возле старой трансформаторной будки, но «девятка» туда влезала запросто, и, главное, никто не мог перекрыть ему выезд. Не без труда проехав между двумя другими автомобилями, Протасов остановился, заглушил двигатель и выбрался из салона.

Он зашел в подъезд, нажал кнопку вызова лифта. Она должна была засветиться, но ничего не произошло. Майор еще несколько раз ткнул пальцем в пластмассовый кружок, но, кажется, сегодня лифт в очередной раз изволил объявить забастовку. Вздохнув, Протасов стал подниматься по лестнице к себе на шестой этаж.

На площадке между третьим и четвертым этажом курил человек – обыкновенный, средних лет, одетый в костюм. На