Звезда героя - Сергей Малинин

Набрав код, Машков повернул рукоятку и открыл тяжелую тускло-серую стальную дверцу. Внутри сейфа вспыхнул неяркий голубоватый свет, озаривший оружейный стеллаж, в котором стояли недурная двустволка и помповый дробовик без рукоятки – совершенно бесполезный на охоте, но незаменимый в ближнем бою. На железной полочке вверху лежали «макаров», ПП и охотничий нож в ножнах. Здесь же Одинцов разглядел две коробки с пистолетными патронами и упаковку зарядов для ПП; зеленый ящик с ружейными патронами стоял внизу, о чем можно было догадаться лишь по окованному железом уголку, что выглядывал из-под бесформенного, линялого брезентового баула с лямками для ношения за спиной, который был водружен поверх ящика.

– Ого, – скрывая неловкость, сказал Одинцов. – Ты что, у себя на даче осаду собрался держать?

– Не оставлять же это добро в городе без присмотра на все лето, – просто ответил Машков. – Ты не отвлекайся. Сюда гляди.

Он расстегнул баул, и Одинцов увидел знакомые свертки из черного полиэтилена. Один, верхний, был вспорот ножом, и золотые побрякушки из него, рассыпавшись по всему баулу, сверкали тут и там, выгодно выделяясь на фоне черной пленки. Поверх пакетов лежала небольшая резная шкатулка, которой в извлеченной Одинцовым из-под воды сумке не было.

– Вот оно, это чертово рыжье, любуйся. Только шкатулку не трогай, это химловушка.

Одинцов невольно хмыкнул.

– Недурно придумано. Да, ты неплохо подготовился.

– Даже лучше, чем ты думаешь, – сказал Машков. —Код сейфа я тебе скажу, ключ дам…

– Зачем?

– Затем. Пал Андреич, конечно, прав, дело это секретное, и трезвонить о нем на каждом углу не стоит. Чем меньше народу знает, где этот баул, тем лучше. Одного он не учел: в таких делах друзей не бывает.

– Ну, извини… – начал Одинцов.

– Это ты меня извини. Надо было сразу же тебя сюда отвести. Ты бы тогда, по крайней мере, не тратил мозговую энергию на подозрения в мой адрес. Так вот, дубликат ключа и код будут у тебя на тот случай, если… Ну, словом, на всякий пожарный. Только имей в виду: просто так хватать баул не советую. Поднимешь его – захлопнется крышка люка. Защелка крепкая, крышка изнутри обита листовой сталью, так что выбраться отсюда без посторонней помощи не сможет никто. Механизм устроен по принципу мины нажимного действия: если наступил, стой, пока мину не обезвредят, иначе труба.

– Обалдеть можно, – сказал Одинцов. – Когда ж ты все это успел?

– Да уже давненько, – Машков скупо усмехнулся, запирая сейф. – Повадился какой-то урод зимой погреб мой чистить. Ну, мне Андреич и присоветовал, как его изловить. Даже принципиальную схему набросал. Я все оборудовал как положено, опробовал даже. Предпоследняя ступенька с секретом: ступил на нее – все, можешь загорать и молить бога, чтобы хозяева поскорей на дачу наведались. А потом прочел где-то, что дело это подсудное. Ну, а мне охота, что ли, за какого-то урода срок мотать? Я тягу-то с нажимного устройства и снял. А когда нужда подперла, на все дела получаса хватило: нажимное в сейф, тягу удлинил, и вся работа. Труднее всего оказалось дно сейфа просверлить. Три алмазных сверла псу под хвост; думал уже, что и перфоратор за ними вслед отправится…

Он говорил на ходу, поднимаясь по скрипучей лестнице.

– Трудяга, – с насмешкой, плохо скрывшей уважение и неловкость, которую он продолжал испытывать, сказал ему в спину Одинцов.

Машков приостановился и повернул голову.

– Тяжело в учении – легко в бою, товарищ капитан третьего ранга, – наставительно произнес он и возобновил подъем.

Когда его макушка возникла в темном прямоугольнике люка, торчавшая над подоконником открытого окна голова стремительно нырнула вниз, скрывшись из вида. Легкая занавеска на окне заколебалась, потревоженная этим резким движением. Машков пару секунд смотрел на нее внимательным, сосредоточенным взглядом. Потом Одинцов, которому надоело торчать в подвале, толкнул его пониже спины, и кавторанг, помянув нехорошим словом вечные сквозняки, стал выбираться из люка.

* * *

– Излагай, – потребовал Машков, разливая по чашкам свежезаваренный чай.

Чашки у него были пузатые, огненно-красные, в крупный белый горошек. Одинцов не видел таких чашек чуть ли не с самого детства; от них так и веяло устоявшимся за десятилетия домашним укладом, теплом и миром по-настоящему крепкой, дружной семьи, в которой любят пить чай, берегут доставшиеся по наследству вещи и не закатывают истерик с битьем посуды.

Чай тоже оказался хорош: ароматный, крепкий, он сильно и приятно пах какими-то незнакомыми Ивану травами. У Машки нашелся даже прессованный рафинад, который надлежало колоть специальными щипчиками, а затем употреблять по своему усмотрению: либо растворить в кипятке, либо вприкуску. Одинцов стал пить чай вприкуску, чего, если припомнить, не делал уже очень-очень давно – лет с пяти или, в крайнем случае, с семи.

Шумно хлебая чай и причмокивая языком с зажатым под ним кусочком рафинада, он коротко изложил Машкову свои подозрения в адрес его и капитана Кука. Машков слушал внимательно и то кивал головой, соглашаясь, то пренебрежительно хмыкал, бормоча: «Вот дурак!» Чайник вскоре опустел, а вместе с ним иссяк и Одинцов.

– Нет, все правильно, – стоя к нему спиной и набирая под краном новый чайник, сказал Машков. – Про себя самого каждый из нас все знает. Мне даже чуточку легче, чем тебе, потому что про тебя я тоже знаю, что ты здесь ни при чем: когда убили старшину, тебя тут не было, и уж тем более тебя здесь не было, когда золото бросили в бухту. Ну, разве что предположить, что свой перевод с Дальнего Востока ты подстроил нарочно и прежде, чем явиться ко мне с рапортом о прибытии, успел нырнуть к «Резвому» и там потолковать с Лопатиным. Но, – веско добавил он, будто затылком увидев возмущенное движение приятеля, – это не лезет ни в какие ворота и потому не может рассматриваться даже как предположение. А вот… гм, да…

Он зажег газ, недовольно покосился на открытое окно, как будто подозревал, что их подслушивают, а потом, решившись все-таки, подошел к нему и с треском захлопнул раму.

– Знаешь, – продолжал он, знакомо приваливаясь задом к подоконнику и закуривая, – говорить такие вещи как-то даже язык не поворачивается. Будто обсуждаешь в мужской компании прелести собственной жены…

– Не пробовал, – не упустил случая съязвить Одинцов.

– Я тоже, – успокоил его Машков, – и вот как раз поэтому: язык не поворачивается, да и в голову как-то не приходило. Это ведь все равно что строевой смотр голышом проводить, при фуражке, парадном ремне и кортике.

– И при галстуке, – дополнил воображаемую картину Одинцов.

– Это уже детали, – отмахнулся тлеющей сигаретой