Человек в прицеле - Александр Александрович Тамоников

узнать, взяли ту женщину, Марию, живой или нет? Он ехал, прижавшись спиной к доскам закрытого кузова, и в голове прокручивал возможные варианты проведения первых допросов. Нет, ему сейчас пока раскрываться рано, он должен еще побыть в роли задержанного…

Глава 7

Невыносимая острая боль в затылке сменилась изматывающей ломящей, которая мешала думать, которая дико усиливалась, когда Сосновский опускал голову или вообще делал резкие движения. А обращались с ним довольно бесцеремонно. Почему не убили сразу, понятно. Этим людям хотелось узнать, кто он такой — из милиции или контрразведки, хотелось узнать, что известно советским органам и какова задача самого Сосновского, что он делал возле машины. Еще Михаила беспокоило, что он переставал чувствовать кисти рук. Они были так туго связаны веревкой, что кровообращение нарушилось. И он стал изображать, как его тело на полу безвольно катается на кочках. И во время этих движений он старался ослабить путы, лишь бы руки заработали. Ему ведь предстояло сражаться за свою жизнь, и для этого нужны сильные боеспособные руки. Сейчас главное — ослабить путы, как от них освободиться, можно подумать и позднее, если только голова, которая раскалывалась от боли, позволит это сделать.

И тут Михаилу повезло. На дорожном ухабе машину подбросило, и он от удара перекатился на спину, едва не потеряв сознание от боли, задев затылком деревянный пол. Стиснув зубы и не сдержав стона, Сосновский от боли напрягся всем телом и почувствовал под пальцами острое железо. Это была какая-то металлическая деталь кузова под дощатым настилом пола. Совсем немного над досками выпирала полоска зазубренного металла. Оперативник, тут же забыв о боли, ощупал пальцами железо. Можно попробовать!

Разбитая дорога позволяла не просто лежать на полу, а чуть покачиваться, пытаться удержаться на месте. Двое мужчин, сидевших на лавках вдоль стен будки, почти не смотрели на пленника. А Сосновский, продолжая тереть веревкой по неровному краю металла, пытался прикинуть, есть ли у его охранников при себе оружие или нет. Наверняка есть пистолеты. Но вот в кармане пальто или под пальто, в кобуре на брючном ремне? Ага, у того рыжего, что слева от него, пистолет в правом кармане пальто — иногда проступает контур оружия.

Веревка наконец поддалась, и Сосновский едва успел перехватить ее концы пальцами и сжать их, чтобы никто не заметил, что он почти освободился.

Машина в последний раз взревела мотором и резко остановилась, как будто ткнулась во что-то носом. В тишине, воцарившейся снаружи, послышался хруст снега под ногами человека. Открылась боковая дверь фургона, и в проеме появилось лицо Турминова.

— Давайте, вытаскивайте его — и в дом, — приказал он.

Сосновского подняли на ноги и подвели к двери. Михаил успел окинуть взглядом окрестности. Кажется, на этом месте когда-то был монастырь. От высоких каменных стен по периметру мало что осталось. Наверное, весь комплекс пострадал в 41–42-м годах, когда здесь шли бои. Несколько зданий не имели крыш, обнажая ребра деревянных стропил, и только два низких строения выглядели относительно целыми среди этих запорошенных снегом развалин.

Михаила повели к длинному зданию, и, когда втолкнули внутрь, он понял, что это что-то вроде трапезной для монахов.

Просторное, но низкое помещение со сводчатым потолком было сильно захламлено. Только два длинных стола в углу и пара лавок были целыми, остальные, разбитые во время боев или специально разломанные на дрова, валялись в углу. На столах две незажженные керосиновые лампы «летучая мышь». Через несколько пыльных окон в помещение проникало очень мало света, но Сосновский все же разглядел, что из этого зала выходят еще две двери. Насколько он мог судить, правая дверь, скорее всего, выводила на хозяйственный двор, а левая наверняка вела в другую комнату, глухую, кстати, из которой нет выхода. Значит, правая, решил для себя Сосновский, помня, что на улице, где остановилась машина, кроме двух его конвоиров еще человек пять. Ничего себе у них организация в Москве или Подмосковье, со злостью подумал Михаил. Целая банда или группа боевиков для выполнения террористических операций! А может, это просто их загородная база, тогда все не так страшно…

Один из конвоиров направился к замеченным Сосновским дверям в дальней части зала, а второй зло толкнул пленника:

— Топай давай!

Веревки упали на пол, и Сосновский, не останавливаясь, резко ударил локтем в лицо рыжего конвоира. Тот охнул и отшатнулся, закрывая ладонями лицо. Михаил тут же обхватил его горло локтем и ударил коленом в поясницу, уложив противника на спину. Рука скользнула в его карман и нащупала там пистолет. Конвоир, который шел впереди, сразу же повернулся, услышав возглас и шум, но Сосновский выстрелил через карман пальто, и мужчина упал, схватившись за живот. Выдернув руку с пистолетом из кармана, Михаил прижал дуло к груди рыжего и еще раз нажал на курок. Выстрел прозвучал глухо, но на улице все равно уже услышали.

Он бросился к правой двери, слыша топот ног и всеми внутренностями чувствуя, как открывается за спиной входная дверь. В каждую долю секунды Михаил ждал выстрела и горячего толчка в спину. На все действия у него были доли секунды, и он, рванув на себя дверь, не целясь выпустил назад три пули.

В ответ, кажется, тоже успели выстрелить один или два раза. Но, видимо, стрельба Михаила была настолько неожиданной, а может, и достаточно точной, что его враги шарахнулись в разные стороны, спасаясь от пуль. И только когда Сосновский открыл дверь и сделал шаг в дверной проем, он понял, что погиб! Перед ним вниз уходила короткая деревянная лестница. Что там? Погреб? Монастырская кладовая? Он все же сделал этот шаг, но это был, скорее, шаг отчаяния, попытка продлить жизнь еще на пару минут. Задержись он на пороге, то был бы убит в ту же секунду.

За дверью раздались крики, кажется, даже восторженные, а потом лязгнул железный засов. Михаил стоял у двери, прижимаясь к стене спиной и ожидая, что через дверь в него станут стрелять. Нет, дверь толстая, ее даже из ТТ не прошибешь. Он перехватил пистолет левой рукой и вытер пот со лба. Ну вот и все: попался, как селезень в силки. Вытащив обойму из пистолета, он убедился, что в ней осталось три патрона. Кто бы сомневался, если он уже выпустил пять пуль, то сколько же должно остаться? Чудес не бывает, даже на территории монастыря.

Сосновский осмотрелся. Комната на пару метров ниже остальных помещений, размер примерно пять на пять метров — с