Звезда героя - Сергей Малинин

– Это правда? – усомнился Волошин.

– А зачем мне врать? От добра добра не ищут, Лев Георгиевич.

– Что ж, это хорошая новость. Первая хорошая новость за целую неделю. А с этим кавторангом что прикажешь делать?

– В землю закопать и надпись написать, – предложил собеседник и сразу же жизнерадостно захохотал, давая понять, что это была всего лишь шутка. – Гоните вы его к чертям собачьим! И что за человек такой, прости господи! В любую щель без мыла влезет, всюду нос свой сунет, как будто своих дел нет…

– Все понятно, – сказал Волошин.

Ему действительно было все понятно. Новороссийский партнер, как и Коновалов, был не склонен к пустой болтовне, и его шутливый тон мог обмануть кого угодно, но только не Льва Георгиевича. То, что для постороннего слушателя звучало как набор шуток и бессмысленных сетований, на самом деле являлось конкретной информацией и не менее конкретным советом: этот человек опасен, поскольку пытается узнать то, что ему знать не положено, и его лучше всего тихо убрать.

Распрощавшись с партнером, который только что в очередной раз доказал свою состоятельность и надежность, Лев Георгиевич набрал другой номер и, дождавшись ответа, сказал:

– Послушай, Володя, подъехал бы ты к Фиделю. У него там мусор скопился, надо убрать. Он покажет где. Давай прямо сейчас, душа моя, людям же работать неудобно.

Закончив короткий разговор, он откинулся на спинку кресла. Губы его опять сами собой сложились сердечком, уголки их приподнялись кверху, свидетельствуя о прекрасном расположении духа. Лев Георгиевич чувствовал, как к нему мало-помалу возвращается вдохновение. Глядя на мокнущие под дождем сосновые кроны, он представлял, как опишет сцену убийства в третьеразрядной подмосковной гостинице – сцену, которой он, конечно, не увидит, но может вообразить себе до мельчайших подробностей и описать так, что даже у человека с очень крепкими нервами побегут по телу мурашки и зашевелятся волосы на голове. Со временем эта сцена займет достойное место в одной из его новых книг, которая будет называться… ну, скажем, «Золотой капкан».

Глава 11

Когда Виктор не вернулся и утром, Одинцов принял волевое решение: будь что будет, а сеть-ловушку из трюма «Резвого» надо убирать. Не хватало еще, чтобы в ней действительно кто-нибудь запутался и умер от удушья, пока он будет отсыпаться!

Судя по тому, что до сих пор никто не попытался проникнуть в трюм буксира, отставной кавторанг Зимин был прав: их засаду засекли и рассекретили, а стало быть, она и впрямь бесполезна. Теперь куда важнее не дать преступникам проникнуть на дачу Машкова и обчистить сейф. Хорош он будет, если золото уведут у него из-под носа, пока он караулит под водой груду ржавого железа!

Разобравшись с приоритетами, Иван сплавал к буксиру, обезвредил свою ловушку, забрал брошенные накануне дыхательные аппараты и вернулся на берег. Когда он, увешанный снаряжением, как новогодняя елка игрушками, появился из воды, его взору предстала знакомая картина: примостившись среди камней на краю пляжа, следил сразу за тремя поплавками, покуривал и дружески улыбался ему сосед Машкова по даче, отставной кавторанг Павел Андреевич Зимин. Иван снова подумал, что Машка был прав, посвятив соседа в их общую тайну: мужиком Павел Андреевич оказался неглупым и правильным, советы подавал дельные, да и скрыть от него возню вокруг «Резвого» все равно бы не удалось, коль скоро он чуть ли не круглые сутки торчит с удочками на пляже, который служит отправной точкой их подводных вылазок.

– Что, решил смотать удочки? – спросил Зимин, заметив торчащую под мышкой у Одинцова свернутую сеть.

– Витька куда-то запропастился, – сообщил Иван. —Не могу же я круглые сутки за этой хреновиной следить! А оставить все как есть – это же готовый покойник!

– Это правильно, – согласился Зимин. Он вынул из воды одну из удочек, придирчиво осмотрел наживку, поплевал на нее и снова забросил в воду. – Так, говоришь, Витька у тебя потерялся? Вот ведь орангутанг! Здоровенный же лоб, а ответственности ни на грош! Так это, значит, он вчера вечером на отцовской машине укатил. А я думал, Юрка…

– Юрка в Москве, – просветил его Иван. – В командировке.

– А, – протянул Зимин, – тогда понятно, с чего это вдруг нашего мичмана с якоря сорвало. Юрка его еще както в узде держит, а без него это не мужик, а дитя малое – что хочу, то и ворочу. Да и то, чуть что не по нему, сразу претензии: я-де тебе не родной, вот и обращаешься со мной, как с приблудным псом…

Одинцов удивленно хмыкнул, опуская на гальку тяжелые дыхательные аппараты.

– Я думал, он шутит…

– Это он теперь шутит, – вздохнул Зимин. – Вернее, делает вид, что шутит. А вообще у него эта присказка с детства – с тех пор, как ему в детском саду какая-то сволочь объяснила, что он у Машковых не родной сын, а приемный. Юрка, конечно, жаловаться не станет, но горя они с этим пацаненком хлебнули. И еще хлебнут, помяни мое слово.

– Да ладно вам, Павел Андреевич, – сказал Одинцов. – Мне он показался нормальным парнем. Дело молодое. Перебесится, и будет полный порядок.

– Может, ты и прав, – с сомнением в голосе согласился Зимин. – Я уж давно примечаю, что молодежь от поколения к поколению все позже взрослеет. На иного посмотришь – тридцать лет мужику, а он пацан пацаном, ни солидности в нем, ни надежности, хоть ты с ложечки его корми!

– Плохи те родители, которые ребенка до пенсии прокормить не могут, – чтобы не спорить, ввернул Одинцов слышанную где-то присказку.

– Хорошо тебе смеяться, холостому да бездетному, проворчал Зимин. – Хочешь добрый совет? Не женись ты, Ваня, не надевай на шею хомут! Я вот про свою покойницу слова худого не скажу. А все-таки, бывает, вспомнишь, как жили, и диву даешься: на кой ляд мне это было надо? Кругом жизнь кипит, девчата по улицам ходят, ножки – так бы и съел! А ты, как лошадь в шорах, идешь мимо и смотришь прямо по курсу. Шаг вправо, шаг влево – побег, прыжок на месте – попытка улететь… Детей бог не дал, и на том спасибо. Вот, говорят, дети, мол, – божий дар, без них-де никак невозможно. А по мне, так это с ними невозможно, а без них очень даже хорошо. Ведь что родители от них, кроме нервотрепки, имеют? Да ничего! Стакан воды в старости подадут? Во-первых, это еще как повезет, а во-вторых, не нужен он мне, стакан этот, такой ценой! Короче, цени свободу, Ваня, дороже