От красного галстука к чёрной "Волге" - Котов

Петя рассматривал иконы в храме. В его груди что-то сильно давило, кололо, особенно когда он крестился. Это превращалось в пытку. Будто кто-то свыше не хотел его прощать…

21 июля 1994.

Петя приехал в логово «красных». Его вызвал недовольный Лёха. В подвале теперь не было тренажеров, только оружие, стол, карты Москвы с пометками, бандиты и авторитеты.

Лёха молча взял Петю за куртку. Он потащил Петю за собой, который покорно шёл. Лёха затащил его в свой «кабинет» - диван, телевизор и журнальный столик с сигаретами, алкоголем и дешевой закуской, где стоял неприятный запах.

— Садись! – Лёха толкнул Петю на диван. – Ты, смотрю, совсем запил! Уже чуть твой район не захватили! Восемь парней потеряли позавчера, отбивая территорию!

— Я не могу, - прошептал Петя, - не могу. Дай мне уйти.

— Поздно уходить! – Рявкнул Лёха. – Ты думаешь, что я теперь крёстная фея для тебя?! НЕТУ!!! НЕТУ больше Борриса! Расстреляли его!

Петя лишь промолчал.

— Знаешь, - ннначаллл Лёха, - когда вы впервые тут…на коленях стояли, я понял, что в вас что-то есть. Властелин хотел сделать вас «крайними». То есть вы бы сразу в колонию отъехали…но я убедил его.

— Лучше бы в колонию. – Прошептал Петя.

— Слушай, нам нужен «новый Боррис». Сейчас какой-то челнок этим управляет, но продажи не такие большие.

— Я буду «новым Боррисом», - сказал Петя, - а район…я бы на твоем месте отдал его Антоновичу. Толковый мужик.

Петя взялся за дело с холодной, методичной жестокостью. Первые недели он почти не спал — только работал, как будто пытался заглушить боль действием. Он начал с того, что объехал всех старых поставщиков Борьки — турок на Черкизовском рынке, поляков в подпольных складах у станции «Фили», грузин, которые торговали электроникой из-под полы.

— Ты кто такой? — спрашивали они, оглядывая его с недоверием.

— Я теперь Боррис, — отвечал Петя, и в голосе его звучало что-то такое, что заставляло людей замолчать и кивнуть.

Он восстановил связи, нашел новых челноков — голодных, отчаянных парней, готовых тащить товар через границу за копейки. Они ездили в Польшу, Турцию, даже в Китай — везли джинсы, куртки, кассеты, дешевую электронику. Петя лично отбирал их, как когда-то Борька.

— Ты везешь товар, — говорил он, глядя им в глаза. — Если поймают — молчишь. Если сдашь наших — найдут даже в зоне.

Они кивали, бледнея. Были и другие — «крайние», подростки из неблагополучных семей, которые разносили товар по точкам. Их ловили чаще всего, но они были расходным материалом.

— Ты везешь вот это, — Петя вручал мальчишке сумку с самогоном. — Если менты остановят —бежишь.

— А если поймают?

— Тогда сидишь. Но мы тебя не знаем.

Мальчишка глотал, но брал сумку. У него не было выбора.

Товар шел потоком. «Красные» теперь контролировали вдвое больше челноков, чем при Борьке. Петя ввел систему — каждый платил процент, иначе терял право работать. Те, кто пытался хитрить, быстро исчезали.

Но чем больше росла сеть, тем сильнее Петю съедало изнутри.

Он приходил на склад, а там лежали те же джинсы «Montana», которые они с Борькой когда-то продавали из-под полы. Он включал кассетник — и слышал тот самый альбом «Кино», который они слушали в Борькиной «девятке», куря «Мальборо» и мечтая о будущем. Он брал в руки книгу — а это оказывался «Мастер и Маргарита», которую Борька любил цитировать в пьяном угаре.

Каждая вещь напоминала ему о друге.

Однажды, разбирая новый товар, Петя наткнулся на коробку с кроссовками «Reebok». Такие же носил Борька. Петя замер, потом резко швырнул коробку в стену.

— Уберите это, — прошипел он.

Бандиты переглянулись, но молча выполнили приказ.

Петя стоял, сжимая кулаки. В груди было пусто, но в этой пустоте жила боль, которая не утихала.

Он стал идеальным преемником Борьки.

Но каждый день этой жизни убивал его понемногу.

2 октября 1994.

Петя сидел в подвале дома, где жил Борька. Он выкупил его «по-тихому» и использовал как небольшой склад. Всё напоминало Борьку – запах подъезда, двор, старые игрушки, Борин отец.

Петя пересчитывал пачки долларов, складывая в отдельный мешок деньги для «красных», в другой на покупку товара и плату челнокам, в третий для себя.

На улице он с пустыми и полными слёз глазами бросил мешки в багажник, но кто-то потрепал его за плечо…отец.

Отец стоял перед ним, пошатываясь, в помятом пальто с вытертыми локтями. Его когда-то гордая профессорская осанка теперь была сломана — плечи ссутулились, шея втянута, будто он постоянно ждал удара. Лицо землистого оттенка, с синевой под глазами, словно его не мыли неделями. От него разило дешевой водкой и потом — запах безнадежности.

— Петь... — хрипло выдохнул он, и в этом одном слове слышались и стыд, и надежда, и что-то еще, что давно уже нельзя было назвать отцовской любовью. Его дрожащие пальцы с грязными ногтями потянулись к сыну, но так и не решились дотронуться. — Дай... хоть немного... на хлеб...

— Что с тобой, мертвец ходячий? – Спросил Петя. – Где Аня? Где мама? Что случилось?

— Продавать…нечего, - прохрипел отец, - денег нету. Аня…поёт на вокзале…на хлебушек хватает.

Петя вытащил пачку денег из кармана и сунул их отцу в карман.

— На каком вокзале Аня поёт?

— На разных…там…может быть…на Курском сейчас.

— Завтра в восемь утра на этом месте. – Петя пригрозил отцу пальцем. – Увижу с бутылкой – в луже утоплю.

— Хорошо! Хорошо, сын! – Оживился отец.

Петя сел в машину и резко рванул с места, даже не дожидаясь, пока отец скроется из виду. "BMW" с ревом вылетела со двора, подбрасывая на колдобинах. Он мчался по знакомым улицам, но сейчас они казались чужими — серые хрущевки, облезлые остановки, редкие прохожие, спешащие по своим делам.

Курский вокзал встретил его шумом и суетой. Люди толпились у расписаний, торопливо перебегали перроны, торговцы орали о своих товарах. Петя медленно шел вдоль платформ, вслушиваясь в доносящиеся отовсюду звуки