Отверженный 追放者 Часть V - Александр Орлов

Хватит уже прятать синие глаза под карими радужками.

Игра в якудза закончилась, теперь все серьезно. То, что я сейчас сотворю, будет моим посланием тем, кто ещё меня не боится.

А тот, кто увидит моё произведение, ещё долго не сможет нормально спать.

Я взмахнул топором посильнее и начал рубить.

Ветер разносил эхом мой безумный смех по пустынному пляжу.

Фантомные боли, часть 4

Вот в чем дело, — когда расчленяешь труп нормально, при помощи пилы, крови до хрена. Её так много, что потом приходится ещё долго отмывать помещение и себя. Но это мелочи, работа идет почти «чисто».

А вот топор… Это не мой выбор, однозначно. Да, быстрее, особенно когда знаешь, куда бить и как, но настолько грязно, насколько можно представить.

Каждый видел, как работает мясник, — у него всего-то один фартук, да и то, чтобы руки вытирать. Однако перед тем как туша попадет на его стол, кровь с неё сливают. А у меня такой привилегии не было.

Мясо летело в разные стороны, брызги все время попадали на лицо, чистый срез совершить просто невозможно. И в итоге я будто искупался в Даджаре, осколок кости застрял в моих волосах, и даже в ухе обнаружился кусочек.

(Но оно ведь того стоило).

Ох, ещё как.

Я разложил части его тела будто пазл. С детства любил головоломки. (Голова Ломка, ха!)

Начал в лесу. На тропинке оставил ступню, а через десяток метров вторую. (Топ-топ).

Сложнее всего было растянуть кишки и закинуть их на ветви деревьев на краю пляжа, словно праздничные гирлянды. Жаль фонарик был лишь один, иначе запихнул бы внутрь побольше лампочек, чтобы и ночью было видно.

Потом разложил руки-указатели, спасибо Аоки, это была его идея. Мертвые пальцы указывали направление, где произошло убийство.

Торс рубить не стал, оставил его сидеть, придавленным со всех сторон скалами.

Отрубленная голова покоилась на вершине валуна и смотрела в лес. Глаза я специально открыл, даже глазные яблоки поправил, чтобы не закатывались. Нижней челюсти не было, ну и ладно, не помню куда я её забросил.

Из остатков тела, прямо под головой я сложил кривое сердечко, — вот мое любовное послание, Каин, надеюсь, что ты оценишь.

ОКР меня ненавидел. Даже когда я смыл с себя всю кровь, он заставил меня дуть на пальцы ещё час, пока я шел по камням подальше от места съемки.

Камеру, кстати, я разбил и выбросил в море. Мало ли что она успела записать.

Злоба утихла. Она, как побитый рестлер хлопнула по руке напарника, и на ринг выскочила усталость, подтягивая трусы и бравируя мускулатурой. Она мне так и говорила, — ну теперь ты мой, сейчас я тебя размажу.

После нервного срыва мысли путались. Муза исчезла, как всегда уползла в свою нору, переваривать свежие души, и мне пришлось разговаривать сам с собой, а иногда и с внутренним голосом. Все-таки он у меня очень странный.

Найдя более ровный участок, я снова вернулся в чащу и шел пока не начало темнеть. Нужно было отдохнуть, хоть здесь же под кустом. Завалиться в траву, накрыться ветками и поспать хоть часа три-четыре. Иначе упаду без сил, да так меня и найдут.

Я присматривал место для ночлега, когда вышел на проторенную дорогу. Широкая грунтовка, размытая дождями и со следами протектора шин. Не заросшая, значит, машины двигаются по ней регулярно.

Первой мыслью было отступить, ведь попадаться на глаза людям Каина не было в моих планах, но Фокус молчал, показывая, что опасности нет.

Почему бы не проверить? Никогда не знаешь, что найдешь.

Я проследовал по проселку вниз, понимая, что вновь возвращаюсь к морю. (Прав был какой-то философ, — «все дороги ведут к воде». Или я сам это придумал?)

Добрался в сумерках, в вечерней полумгле замаячил яркий свет подвесного фонаря на столбе. Хм, сюда на отшиб вели электричество. Зачем?

Я вышел к хижине, окруженной соснами. Старая лачуга, вся в заплатках и с прохудившейся крышей, дыры перекрыты тростником, а косой заборчик давно завалился во двор.

Под навесом у дома горел костер, подле него на табуретке сидел пожилой человек в потрепанном кимоно. Он курил и одновременно готовил рыбу на огне, время от времени переворачивая её на решетке самодельными щипцами из бамбука.

Заметив меня, он встрепенулся от неожиданности, и даже испугался. Я поднял руки, показывая, что не угроза, и медленно приблизился.

— Ты… — прохрипел старик, тыкая в меня пальцем. — Ты как здесь оказался⁈

Я не ответил, лишь покачал головой.

— Боги… Боги… — часто задышал он. — Ты же не нападешь?

— Нет, я просто хочу присесть.

Он вскочил со своего места, придвинул мне стул и сорвал с крючка рваный халат.

— Садись, вот, мальчик, накинь это на плечи. Боги, ты белый весь, как гора Фудзи. Что с тобой произошло?

Я присел на стул, вглядываясь в лицо собеседника. Его желтая кожа напоминала пергамент, задубела и огрубела от солнца и ветров. Живые глаза прятались за кустистыми бровями, густая борода была не данью моде, но нежеланием бриться. Половины зубов не было, пальцы стерты, ладони в старых мозолях. Он смотрел с интересом, но без враждебности. Местный житель?

Возможно, он принял меня за одного из охранников лагеря? На мне ведь до сих пор была униформа.

— Там… — показал я в сторону леса. — Побег.

— Побег? — расширил он глаза. — Чей побег?

— Заключенных.

— Заключенных⁈ — все также недоумевал он.

— Иоши! Закрой рот! — раздался женский голос из дома.

На крыльце появилась худощавая женщина лет пятидесяти, в садовом комбинезоне и с лопаткой в руках. Высохшее лицо покрывали морщины, потрескавшиеся губы и засаленные волосы рассказывали о тяжелых бесконечных буднях.

— Не допрашивай мальчика, ты с ума сошел, бака? — продолжила голосить она. — Узнаем то, что не полагается, и эти сволочи опять сюда заявятся! Отдохни, дитя, переведи дух, не нужно ничего говорить.

— Посмотри на него, Сэчико-сама! Он же с трудом держится на ногах! Мы должны знать, что нам ничего не угрожает! — спорил старик.

— Боги, да что за напасть, — проворчала старуха и присела рядом, на самодельную лавочку, после чего обратилась ко мне. — Ладно, мальчик, скажи, произошло что-то страшное? Только без подробностей!

— Я из поискового отряда, — ответил я. — Мы должны были найти опасного человека, что незаконно проник на остров.