Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

Сергей Алтухов

Приговор окончательный!

Повесть на документальной основе

Автор поставил перед собой сложную задачу: взяв за основу дело о хищении социалистической собственности, одно из тех, что всегда запутаны, скучны в разборе, считаются среди следователей неинтересными и трудными, он сумел создать динамичное и увлекательное произведение. Герой повести, старший следователь по особо важным делам — «рядовой правопорядка». Но именно на таких людях, честных, не идущих на компромиссы с совестью, держалось советское правосудие даже в самые черные «времена застоя».

Может показаться странным название повести, так как автор сам приводит читателя к мысли, что приговор далеко не окончательный, так как многие «герои» фактически ушли от наказания, но тем ярче вырисовывается вторая мысль произведения: времена бесправия должны кануть в прошлое. Навсегда. Окончательно. Таков приговор истории.

Предисловие

— Если бы я мог запретить писать о «деле Боровца», я бы сделал это! — так говорил мне один из наиболее уважаемых членов следственной группы — спустя почти пятнадцать лет после того, как отшумели страсти. — Я ни во что больше не верю: ни в правду, ни в ложь. И не ищу никакой справедливости. Ее попросту нет, — близорукие глаза еще не слишком старого, вышедшего в отставку старшего офицера милиции смотрели угрюмо-безразлично. — Мне в «награду» за успешно проведенное дело всё же в конечном итоге свернули шею... А чего мы добились: подобных дел и сейчас полно! Мир не перевернулся.

Писать вам запретить не могу. Но категорически, — говоривший шаркнул подошвой домашнего тапочка по бетонному полу лестничной площадки, — категорически запрещаю упоминать мое имя. С меня хватит. Дайте дожить спокойно...

— Послушайте, я сам в недавнем прошлом милиционер. Видел и плохое, и хорошее. Нельзя же так на всем ставить крест... Надо ведь что-то менять, — сделал я последнюю попытку.

— Помните о моем запрете, — на опустевшей лестничной клетке гулко хлопнула входная дверь.

— А вы думаете сегодня следователю легко? — говорил мне другой участник следственной группы. — Думаете, никто на горло не наступает. Ничего подобного! Те, кто стоял у руля в начале семидесятых, к девяностым не вымерли. Брежнева и Щелокова уже нет, но осталось немало «способных» последователей. И их так просто не свалишь. Зубами будут цепляться за власть и за привычные методы, — мой собеседник чуть помедлил. — Ну что же... они объединяются, и мы не лыком шиты. Если есть возможность хоть в чем-то помочь нынешним ребятам... Тем, которым, как и моему коллеге, отказавшемуся с вами разговаривать, и сегодня еще подчас сворачивают голову за попытку раскрыть до конца, а не полуприоткрыть, крупное дело, затрагивающее власть имущих, — я готов помочь. Пишите! Кое-кому полезно знать, что так было, многое еще так и есть, но, в конечном счете, так быть не должно!

Но я прошу, — пожилой следователь посмотрел мне прямо в глаза, — не меняйте ничего! Опишите все точка в точку, как было. Не надо этих головоломных сюжетов, убийств на каждом шагу, погони. Приелось, знаете ли, до рвоты, — он провел ребром ладони по горлу. — Страшнее и изощреннее, чем бывает в реальной жизни, придумать никому не дано! Не преувеличивайте, не нагромождайте лишних эпизодов. Точка в точку, как было. И про этих, — он снова остановился, — гонителей — тоже буква в букву!

— Но я изменю имена и должности многих действующих лиц, особенно — отрицательных персонажей.

— Это ваше право.

Глава 1

Незаметно промелькнули последние денечки мокрого, наполненного студеной снеговой водой апреля. А в середине мая начальник спецмонтажного управления Боровец, его личный шофер Еремин и заведующий рембазой Чувашов оказались в Управлении внутренних дел...

Инспектор Карташов уже давно присматривался к спецмонтажному управлению. Существовали основательные подозрения, что не все там хорошо и благополучно. Были и кое-какие сигналы. А выплата двух с половиной тысяч шоферу и заведующему рембазой за предложение об устройстве намороженных дорог в Ухте стала последней каплей.

Карташов пришел работать в органы недавно и опыта большого еще не имел. И на погонах — лишь по две лейтенантских звездочки. Но здесь и не требовалось особого опыта. Невооруженным глазом можно было разглядеть нарушение закона об охране социалистической собственности. Не могли эти два, далеких от непосредственной прокладки кабеля связи, человека — Чувашов и Еремин, так внезапно, в течение одной командировки, внести такое весомое и дорого оценивающееся предложение! И Карташов пошел к начальнику отдела.

— Ну и что ты предлагаешь? — Энергичный, плотного телосложения, майор Соловьев встал из-за стола и подошел к лейтенанту поближе. Всмотрелся в его скуластое с мелкими чертами лицо.

— Спецмонтажное управление у нас не первый день на примете, — Карташов чуть замялся, — и вы сами мне советовали приглядеться к ним попристальней. Думаю, необходимо срочно допросить всех троих. Темы для беседы найдутся, а времени терять нельзя. Пока след свежий...

Подумав, Соловьев согласился. И вот теперь в разных кабинетах обэхаэсники допрашивали сотрудников спецмонтажного управления. Карташову «достался» шофер Еремин.

В расстегнутой кожаной куртке, из-под которой виднелась зеленая в крупную черную клетку рубаха, держа в подрагивающих руках смятую кожаную кепку, Еремин нетерпеливо ерзал на стуле. Время от времени его глаза с беспокойством останавливались на инспекторе.

Карташов не спеша заполнял «шапку» протокола. Кабинет маленький. Кроме стола, нескольких деревянных стульев и тяжелого, с облупившейся коричневой краской сейфа в углу в нем ничего нет. В приоткрытое окно доносится шум от проходящих по улице Октябрьской автомобилей, да изредка, урча моторами, подъезжали и отъезжали служебные машины.

— Ваши фамилия, имя, отчество? — представившись Еремину, задал инспектор первый вопрос.

— А скажите сначала, зачем я вам понадобился? — Еремин перестал теребить кепку.

— Вы не в гостях, — нахмурился Карташов. — Отвечайте на вопрос.

— Да, но — странно все как-то, — Еремин легонько постукал каблуками поношенных белых башмаков о пол.

«Протокол допроса свидетеля, потерпевшего...» — читал Карташов про себя отпечатанное жирным шрифтом на специальном бланке. Зачеркнул слово «потерпевшего», в левом углу проставил дату — 18 мая 1971 года. Ниже угловатым с наклоном вправо почерком вывел: «Я, инспектор УВД НСО, лейтенант