Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

— Я не была здесь года четыре, но очень хорошо всё помню, — сказала она. — Вот на этом месте висела картина Кранаха. Где же она? А! Вон там. Они ее перевесили. Идемте посмотрим.

Они подошли к небольшому полотну, на котором за столом, уставленном яствами, была изображена молодая девушка, вложившая свою руку в ладонь богатого старца.

— «Неподходящая пара», — указал Виклунд на табличку. — Это не про нас?

— Вы не такой старый, а я не такая юная, — улыбнулась Мари.

— Кранахов было два.

— Это Старший.

— Не лучший. — покачал головой Виклунд.

— Как сказать. Мне этот больше нравится. Между прочим, — тонкий палец Мари дотронулся до виска, — я даже помню, что эта картина захвачена нами в ходе Тридцатилетней войны как трофей. Идемте наверх, там поспокойнее.

По широкой парадной лестнице, окруженной гипсовыми копиями знаменитых греческих статуй, они поднялись на второй этаж. Виклунду очень хотелось прижать руку девушки к своему боку, но не получалось — Мари едва касалась его локтя. В залах шведского искусства и правда почти никого не было.

— Никогда не понимала, почему наша живопись ценится меньше, чем французские импрессионисты или тот же Гойя? По мне, так Валландере и Линдман колоритнее Ренуара с Мане, а портреты Рослина ничем не хуже — а даже ярче, выразительнее! — какого-нибудь Пуссена с его тусклой манерностью.

— Зачем сравнивать портрет и пейзаж? — улыбнулся Виклунд.

— Я сравниваю экспрессию и страсть.

— Есть искусство всечеловеческого объема, а есть созвучное какой-то определенной нации. Уверяю вас, даже эвенки задаются такими вопросами. Ответ очевиден. В вас говорит шведский патриотизм.

— А это совсем не плохо. — Мари говорила быстро, энергично, внезапно останавливалась, словно домысливала сказанное, и продолжала с большей уверенностью. — Нас винят в холодности, потому что мы северные, но посмотрите на Амалию Линдгрен. Как просто, ясно и вместе с тем глубоко! Какая гармония в деталях! Какая легкая кисть! И где тут холод, я спрашиваю? Только ни слова о том, что женщинам нечего делать в искусстве и наше место — Kinder, Kirche, Kuche. Я вижу ироничный блеск в ваших глазах. — Она повернула к нему лицо: — Поговорим о деле?

— Конечно. Ведь мы с вами для этого встретились. К сожалению.

— Юнас, — тихим голосом сказала она, осмотревшись, — вы, конечно, знаете, что в «Интеллид-женс Сервис» не прочь восстановить диалог с Шел-ленбергом по урановой программе рейха.

Виклунд поднял брови в знак согласия.

— Наши боссы посовещались и пришли к такому выводу, — продолжила она. — СИС может выйти на Шелленберга по-разному. Есть сложный путь — через его доверенных лиц в нейтральных странах, включая нашу. Тем более что сам Шелленберг делал такие попытки. Это чревато оглаской: подобные контакты трудно будет скрыть. Пойдемте, не будем стоять на месте.

На этот раз Мари взялась за локоть Виклунда покрепче.

— С другой стороны, Шелленберг — это Гиммлер, а с Гиммлером говорить никто не хочет. Конечно, англичане сумеют преодолеть любое моральное препятствие, если увидят выгоду, тем более если выгода связана с урановой гонкой, однако секретность таких переговоров будет беспрецедентной. Да и для Шелленберга участие в них представляет собой смертельную опасность. Они опять остановились.

— Понимаете, наши очень не хотят, чтобы тема германской урановой бомбы оказалась вне поля внимания ГСБ Швеции. Мы не против, чтобы эта информация попадала к англичанам или американцам, но хотим как минимум ознакомиться с ней — и лучше всего заранее.

— Понимаю, — кивнул Виклунд. — А еще лучше, если эта информация придет к англосаксам от нас, так? Швеция думает о будущем. Понимаю.

— Но есть и другой путь, насколько мне известно.

— Вам? — Виклунд не мог оторвать глаз от ее губ. Девушка была не столько красива, сколько чарующе привлекательна, а это зачастую действует посильнее красоты.

— Нам. Не придирайтесь к словам, Юнас. Я просто пытаюсь собраться с мыслями. К сложившейся ситуации неприменимы стандартные методы. Нам было бы выгодно, чтобы Шелленберг воспользовался контактом, который уже начал действовать через сеть, связанную с отелем «Адлерхоф». Идемте, идемте.

— Вы с ума сошли, — шепотом воскликнул Ви-клунд. — Контакт с Шелленбергом был утрачен из-за провала Хартмана. Да, ему удалось предупредить СИС — радиста, связных, — но все они лежат на дне. Там голову поднять никто не смеет, и бог знает, сколько это продлится. Да и Шелленберг, я думаю, вряд ли решится на новую попытку. Судя по всему, их раскрыло гестапо, а с этими ребятами и Шеллен-берг шутить не станет.

— И тем не менее. Поймите, это не моя прихоть. Простая логика. И для СИС, и для Шелленберга самый короткий путь — вновь обратиться к услугам Хартмана, который по-прежнему находится в Германии. Но главное, этот путь — единственный, позволяющий нам полностью быть в курсе переговоров Шелленберга и СИС. А лучше — наших переговоров под вывеской СИС. Так лучше. Хартман должен найти возможность возобновить контакты с людьми Шелленберга.

— О чем вы говорите? С Хартманом нет прямой связи.

— Знаем, Юнас. Поэтому я здесь, с вами.

— Нет, нет, дорогая моя. Нет, это исключено.

Я едва избежал ареста. В Хартмана стреляли. Я не могу поехать в рейх. Меня сразу заберут в гестапо. Я и здесь-то не чувствую себя в безопасности.

— Вы зря опасаетесь. «Адлерхоф» — шведский. Он по-прежнему открыт. Вам гарантирована дипломатическая неприкосновенность.

— Плохо вы знаете гестапо. Да и с Хартманом после всего, что произошло, никто, кроме Мюллера, разговаривать не станет.

— Но вы эмиссар СИС. Вы. Вам надо ехать, чтобы разобраться на месте.

— Даже не думайте.

— Насколько нам известно, и СИС рассчитывает на вас.

— Нет, нет и нет. Именно это я скажу своим друзьям в СИС. И то же самое передайте в ГСБ. Я не самоубийца. К тому же у меня и здесь дел невпроворот.

— Ну, что ж, так и передам… Я вас понимаю.

— Вот и замечательно. Попробуйте вытащить Шелленберга в Цюрих. И там я готов встретиться с ним от имени СИС хоть завтра. Вот так.

— Как бы там ни было, мы просим вас сообщить в СИС о целесообразности именно такой схемы взаимодействия с Шелленбергом.

Некоторое время они прогуливались по залам музея, переговариваясь о том о сем. Задержались возле окна, в котором за пеленой снегопада были видны Королевский дворец и белые льды залива. Звонко хлопнула дверь, кто-то рассмеялся. Виклунд схватил Мари за плечи.

— Спокойно, — прошептал он, — не оборачивайтесь. Какая-то подозрительная группа сзади. — Он привлек ее к себе: — Раз уж мы влюбленная пара.

И Виклунд впился губами в сочные губы