Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

контролем Виклунда и, следовательно, шведской ГСБ, здесь также установилось глубокое затишье. Остатки британской агентурной сети затаились и ждали хоть каких-то указаний с острова, а их всё не поступало, словно про них совсем забыли.

Припорошенная свежим снегом тропинка в парке была усеяна звездочками птичьих ног. Внезапно в серо-синих облаках проглянуло холодное солнце, и голые кроны деревьев окрасились золотистым блеском. Стояла удивительная тишина, изредка нарушаемая хриплым карканьем ворон в вышине да плотным хрустом снега под ногами.

— Майер сообщил Шелленбергу о нашем предложении. Как я и предполагал, Шелленберг за него ухватился.

Хартман медленно шел по тропинке, оставляя за собой следы сапог с круглой ямкой от наконечника трости.

— Насколько велика вероятность, что он сохранит интерес к нашему каналу и к вам в качестве контактного лица? — спросила Мари, которая шла рядом, кутаясь в демисезонное пальто, ошибочно выбранное ею не по погоде.

— Шелленберг самонадеян, осторожен, но у него нет иного выхода. Получается этакий спасительный шантаж. Как умный человек он, конечно, понимает, что колесо истории покатилось вспять и надо что-то делать, чтобы не угодить под него. Это с одной стороны. С другой — он боится. Если в рейхе прознают о его миротворчестве, он не проживет и часа. А с третьей — он понимает: мне известны такие подробности его прошлых усилий, за которые ему снесут голову в пять раз скорее. Наконец, это шанс. Для разведчика шанс — уже полдела. Так что предложенный ему вариант, по-моему, идеальный.

— Боюсь, Франс, наша беседа не может быть долгой. Давайте по существу.

— По существу… — Хартман остановился, закурил. Протянул пачку Мари. — Хотите? Нет?.. По существу, Шелленберг согласится на контакт в Цюрихе. Однако не сейчас, а когда решит, что это возможно. А пока он готов держать связь через Майера. Обозначил места встреч с его людьми, если понадобится, и систему знаков. О готовности к контакту в Цюрихе нам станет известно по откинутой занавеске в кухонном окне квартиры Майера. Тогда и будем договариваться. Вот так пока. Вот так.

Мари смахнула снег с еловой ветки и сказала:

— Хочу еще раз обратить ваше внимание: местная ячейка СИС не должна знать об игре с Шеллен-бергом. Шелленберг, в свою очередь, должен быть уверен, что имеет дело с СИС. А место СИС займет наша Служба безопасности. Разумеется, мы поделимся с ними, когда придет время извиняться за дружбу с нацистами.

— Конечно, — понимающе склонил голову Хартман. Для него было очевидным, что по нынешним временам такая информация может стоить дороже золотого запаса страны.

Накануне отъезда в Берлин с Мари встретились шеф ГСБ Хальгрен и начальник контрразведки Лундквист. Похожий на лемура и такой же медлительный, Хальгрен тогда сказал: «Сейчас все охотятся за урановой бомбой Гейзенберга. Видимо, в Лос-Аламосе не всё идет гладко. Для нас важно, чтобы информация Шелленберга раньше времени не попала в руки американцев. Ее источником для них должны стать мы, а не «Интеллидженс Сервис». В нужное время и в нужных для нас объемах».

Помня это, Мари посчитала важным заметить:

— А СИС, между прочим, колеблется. Черчилль категорически не желает контактировать с немцами. Тем более — с людьми из СС.

— Замечательно. — практически безразлично отреагировал Хартман. Он понял, что информация от шефа СД пока будет концентрироваться в Стокгольме. «И это хорошо, — подумал он. — Это даст нам фору по времени».

Мари мягко дотронулась до его руки. Ей определенно нравился этот уравновешенный, умный, сильный человек.

— А вам идет форма оберфельдарцта.

— Звание, конечно, преувеличено, — улыбнулся Хартман, — зато и вопросов меньше. Я ведь, знаете, врач по первому образованию. Терапевт второй категории. Такое совпадение. — Он протянул ей руку. — Сколько вы пробудете в Берлине, фрёкен Мари?

— Неделю. Нужно разобраться с делами отеля вместо Виклунда. Все-таки теперь я его заместительница не только по линии СИС.

— Жаль, очень жаль, что мы не сможем с вами хотя бы поужинать.

Мари осторожно, чтобы не обидеть, вынула руку из его ладони.

— Жаль, — согласилась она. — Надеюсь, это — предложение, от которого я не захочу отказаться. Увидимся, Франс, обязательно увидимся.

Машина Мари пронеслась вдоль ограды и скрылась за поворотом, а Хартман долго еще сидел на скамейке, осмысливая произошедшее. Иногда ожидание требует от человека не меньше мужества, чем поступок. Хартман устал от существования в вате бездействия, когда страна, приютившая его сына, в одиночку билась с объединенными германской свастикой армиями Европы. В октябре был взят Смоленск. Войска Красной армии освободили Киев. Месяц назад — Гомель. А он ворошил сено на ферме родственника Андреаса.

Получив задание от шведов, Хартман задумался: как поступить в отсутствие связи с Москвой, которая всегда настороженно относилась к несогласованным действиям?

В итоге он пришел к выводу, что, если он устранится, сверхценная информация по урановой бомбе рейха пойдет в любом случае, но тогда — мимо него, а следовательно, и мимо советской разведки. Он должен быть внутри процесса — только так можно владеть данными досье Шелленберга, ближе всех в руководстве СС стоящего к урановым разработкам, а также, возможно, и влиять на их распространение.

Ясно одно — необходимо восстановить связь с Москвой. Но как?

Два месяца спустя

1944 год (февраль-март)

Посессерм, округ Ангербург, Восточная Пруссия, 24 февраля

Шелленберга с души воротило от назидательного аскетизма Гиммлера, с этим его «Мое величайшее желание — умереть бедным», с тоскливой рыбной похлебкой на обеденном столе, с мелочным анализом расходов на общественный транспорт посыльного, с голыми стенами в рабочем кабинете и стремлением видеть в скромности доблесть, а в доблести — безымянный героизм самодостаточного арийца. Само собой разумеется, Шелленберг, как актер, в тысячный раз играющий одну и ту же роль, изображал абсолютное понимание моральных пристрастий своего шефа и тщательно скрывал беззаветную любовь к ресторанам с изысканной кухней и роскошным апартаментам.

Вот и этот шестидесятиметровый барак в селе По-сессерм, что в окрестностях ставки рейхсфюрера «Хох-вальд», высокопарно именуемый полевой штаб-квартирой, казалось, должен был стать для всех его посещающих немым укором в нескромности и мотовстве.

В кабинете врач-мануальщик рейхсфюрера Феликс Керстен проводил лечебный сеанс страдающему желудочными коликами Гиммлеру. Шелленберг мерял шагами скрипучий коридор, останавливался, нетерпеливо тряс коленом, бросал взгляд на часы и, вздохнув, продолжал свой бессмысленный путь из одного конца коридора в другой.

Наконец, спустя час посвежевший рейхсфюрер бодрой походкой вышел из кабинета. За ним показался взмокший толстяк Керстен, на ходу вытирающий руки полотенцем.

— А, оберфюрер! — воскликнул Гиммлер. — Я ждал вас вечером.

— Простите, рейхсфюрер, вечером мне надо быть в Берлине. Самолет через три часа.

— Хорошо. Проходите в кабинет. Я буду через