Врата тайны - Ахмет Умит

спрятанный за ней тайный вход… До моих ушей донесся уже знакомый глухой гул. Вновь подул легкий приятный сквознячок, вновь все вокруг оказалось объято сладким запахом герани. И вновь мое тело сотрясала крупная дрожь. Да, где-то рядом вновь был одетый во все черное дервиш. Я даже не обратила внимания на слабый внутренний голос, который призывал меня не ввязываться в новое приключение. Одержимая страшным любопытством, я пошла вслед за ароматом герани. Я зашла в скрытый за часами проход, в лицо мне ударила влажность глубоких подземелий. Я дрожала, но не останавливалась – шла по узкому коридору, освещенному свечами в желтых канделябрах. Через несколько шагов передо мной выросла огромная стеклянная дверь в золоченой деревянной раме. «Как же мне пройти дальше…» – пронеслось у меня в голове, и тут с другой стороны двери появилась тень. Я стала всматриваться, тень приобрела очертания человека, а человеком этим был наш странствующий дервиш.

– Почему ты остановилась? – спросил он так, будто между нами не было препятствия в виде двери. – Почему не идешь дальше?

Я показала ему на стеклянную створку:

– Разве вы не видите стекло? Мне через него не пройти.

– Это не стекло, это зеркало.

– Значит, у него что-то с амальгамой, ведь я могу видеть, что за ним.

– Нет, не можешь, – сказал он, прищурив свои и без того узкие глаза, – потому что за ним только стена. То, что ты видишь, твое собственное отражение.

Я посмотрела на свое тело – он был прав: вновь на мне черные одежды, вновь руки мои постарели, вновь лицо мое стало лицом Шамса. Потом снова взглянула в зеркало и в этот раз не удивилась. В шаге позади меня была тяжелая деревянная дверь с железным кольцом, в нее мне предстояло войти…

Я повернулся, ухватился за кольцо и потянул дверь на себя. За ней скрывалась ведущая вниз лестница. И я сразу же, ни секунды не медля, пошел вниз по ней, будто делал это каждый день на протяжении долгих лет.

Уже на первой ступеньке мне послышался шепот: «Этот иранский дервиш околдовал досточтимого Мевляну… Иначе бы наш почтенный шейх не связался бы с таким оборванцем».

У каждой ступеньки был свой голос – ступая на каждую, я слышал новые слова ненависти.

«Говорят, он предается содомскому греху, испытывает влечение к мужскому телу, этот ваш Шамс Перенде…»

С каждым шагом голоса становились все громче.

«Говорят, вчера на рынке он объявил себя пророком…».

Голоса, носившиеся вокруг словно крылатые невидимые демоны, перешли с шепота на крики.

«Он уподобил себя Аллаху! Слышали, как он призывал всех молиться на него…»

Крики становились все более враждебными.

«Говорят, он служит монголам. Он передаст им карту Коньи, и они тихо войдут в город…»

Враждебность сменилась угрозами.

«Черного дервиша следует убить! С ним надо расправиться как можно скорее!»

Когда я шагнул с последней ступеньки на каменный пол, голоса исчезли. Я был в своей комнате. В той комнате, которую мне отвел Джеляледдин. Но в этот раз она была абсолютно пуста: ни подушек у стен, ни ковров на полу, ни подставки для книг, которую визирь Каратай подарил Руми, ни хрустального графина. В комнате был только саркофаг. Саркофаг, сделанный из прозрачного стекла, будто для того, чтобы все вокруг знали, кто лежит внутри. Там лежала молодая женщина, моя жена, Кимья. Тлен не тронул ее, казалось, она жива и может проснуться, со смехом, румяная и бодрая. Возможно, если я прикоснусь к ней, она откроет глаза, возможно, если я позову ее, она поднимет голову с подушки. Но мои ноги будто были связаны… Куда делась вся моя храбрость? В этот момент послышались удары в дверь и голос: «Шамс-эфенди… Ау, Шамс Тебризи, открой наконец». Меня не удивил этот зов, я не испугался, не засуетился. Значит, пришло время.

Я расправил плечи и двинулся к двери. Перед тем как отодвинуть засов, в последний раз взглянул на безжизненное невинное тело внутри стеклянного саркофага. Если бы не данное Аллаху обещание, я бы тут же отдал свою жизнь за нее. Но пришло время осуществить обещанное, я должен сдержать слово. Моя рука открыла дверь. Внутрь ворвался страшный холод, ледяное пламя облизало мне лицо.

– Прошу, – сказал я семи теням под полной луной, – вот он я. Говорите, что собирались сказать.

Молчание было мне ответом. Тишина зимней ночи будто воздвигла между нами ледяную стену. Мой взгляд упал на того из них, кто стоял впереди всех. Это был мятежный сын Подвижника Алаэддин.

– Алаэддин, – обратился я, читая в его скрытых ночной тьмой глазах вынесенный мне приговор, – Алаэддин, ты ли это?

Тень, которую я считал Алаэддином, выдвинулась на шаг вперед. В его очертаниях я будто увидел самого себя.

– Вспомни, – сказали мне мои губы в этом отражении, – вспомни данное слово.

У меня перед глазами появился залитый светом полной луны сад. В ту святую ночь я молил Аллаха: «О создатель неба и земли, о делающий возможным невозможное… Скажи мне, пожалуйста, имя одного из тех, кого ты любишь больше прочих?»

И тот, кого невозможно постичь, так ответил мне: «Скрытый ото всех, прекрасный и безгрешный, сын султана всех улемов Бахаэддина Веледа Мухаммад Джеляледдин – вот тот, о ком ты спрашиваешь».

Я же продолжил: «О надежда надежд, о святой свет наших жизней, пожалуйста, покажи мне лицо Мухаммеда Джеляледдина».

Тот, кто знает и ведает все, кто умножает наши знания, но лишает их смысла, спросил меня: «Что ты дашь мне в благодарность за это?»

И я, ни секунды не раздумывая, дал ответ: «Свою голову».

И тому, кто знает высшую цену, понравился мой ответ, и он молвил: «В этом весь смысл. В этом любовь. У любви одна цена – жизнь. Любовь, ради которой нельзя пожертвовать жизнью, не любовь. Поэтому я допускаю тебя к Мухаммеду Джеляледдину, сыну Бахаэддина Веледа. Иди и найди его. Иди, найди его, но не забывай, что ты пообещал Нам».

И я не забыл. В каждом моем шаге, в каждом вдохе жило воспоминание о великой цели, на пути к которой мне нужно отдать свою жизнь.

Я улыбнулся той тени, которая одновременно была мной самой и Алаэддином:

– Время пришло?

– Да, время пришло, – ответил мой двойник, – ты готов?

– Я готов, – свой ответ я огласил с открытыми глазами. – Созидать и уничтожать дано только тебе.

Сначала я услышал звук, звук клинка, вынимаемого из ножен, шипение гадюки, выпрыскивающей свой яд, отзвук рвущейся плоти… Я видел: Алаэддин стоял прямо передо мной. Я попробовал улыбнуться –