Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

—Говорят, Рузвельт курил «Кэмел», — сказал Вик. — Но это не точно.

—Хорошая реклама, — улыбнулся Олег. — «Почувствуйте себя Рузвельтом». Линейно и примитивно.

—То, что надо для будущих войн.

—Будущих? — Олег посмотрел на Вика. — Считаешь, что после этой могут быть будущие?

Вик пожал плечами:

—Как ни цинично это звучит, но человечество не может жить без войны, и если ее нет сейчас, то, значит, она готовится.

—Не знаю, может, ты и прав, но, как по мне, то стоит поломать эту схему. Ведь не о смене времен года говоришь. И даже не о погоде. Homo sapiens как-никак. Sapiens — а значит, можно пораскинуть мозгами, чтобы что-то в них поменять.

—Ну, мечты, мечты, Кампанелла, Мор, Ленин… Ты умный парень, Олег, загляни в себя и поймешь, что я безоговорочно прав.

—Знаешь, что любил повторять папа Черчилля? «Правее меня — только стенка». Но он дурно кончил.

Вик расхохотался:

—По-моему, это слухи.

—По-моему, тоже. Но, как говорят у нас, нет дыма без огня… Иные афоризмы сына либо доведут мир до новой войны, либо его самого отправят в клинику для умалишенных на почве беспробудного пьянства.

—Либо то и другое.

—Я бы сказал, что мы уже дошли до геркулесовых столбов.

—Дошли, не спорю. Но за ними-то — океа-ан. Океан пылающих амбиций, платить за которые придется человечьим мясом.

—Странно слышать такие речи от человека, недавно ставшего отцом крепкого малыша. Сколько ему уже, два месяца?

—Гм… — Вик помотал головой: — Да, ребята, вы там не даром хлеб едите.

—Так ведь хлеб у нас пресный, грубый. Вы такой кушать не станете. И человечиной мы не питаемся. Трудно будет поладить.

Из дома на противоположном берегу вышла молодая девушка с ведром в руке, подошла к воде и выплеснула ведро в реку.

—Вот мне интересно, Олег, — Вик отломил от батона кусок, немного хлеба положил в рот, а остальное, раскрошив в кулаке, бросил толпящимся на краю набережной уткам, — как вы там у себя за женщинами ухаживаете?

Олег усмехнулся:

—Нежно.

—Я к тому, не вмешивается ли в этот процесс Коммунистическая партия?

—Не больше чем Гувер, который вмешивается в мозги американцев. Я слышал, он гомосексуалист?

—Какая разница?

—Как по мне, так пусть лучше в мои отношения с женщинами вмешивается Коммунистическая партия, чем гомосексуалист.

Они рассмеялись.

—Сегодня концерт в Старом городе, на площади, — сказал Вик. — Добрый американский джаз: Эллингтон, Глен Миллер, Бенни Гудмен. Придешь?

—Не получится. А как это — с Миллером? Он же погиб.

—Да и Гудмена с Эллингтоном не будет. Музыканты сыграют их музыку. Мне она придает сил. Жалею, что не выучился играть хоть на каком-то инструменте. Я бы использовал музыку, чтобы выразить то, на что не осмелишься в личной жизни.

—Зная тебя, не могу представить, на что ты можешь не осмелиться.

—Ну, например, признаться девушке в любви.

—Да, это сложно, особенно если ты женат.

—Два ноль, — улыбнулся Вик.

Олег допил вино и посмотрел на часы.

—Я, собственно, что сказать хотел, — произнес он с явным намерением распрощаться. — Ты передай, что мы знаем про подлодку.

—Какую подлодку? — насторожился Вик.

—Подводную подлодку. Ты просто передай. Слово в слово.

—Ладно, — с безразличным видом сказал Вик. — Сдается мне, что речь идет о военных трофеях. Не скрою, они весьма обильные. Но и вам грех жаловаться.

—А мы не жалуемся.

—Интересно, как вы распорядитесь вашими трофеями?

Олег посмотрел в глаза Вику и сказал:

—Однако наших трофеев будет довольно, чтобы уравнять позиции.

Он поднялся, бросил на стол купюру, по-приятельски положил руку на плечо Вику и, пригнувшись, тихо добавил:

—Ты передай, что мы будем молчать пока. Но условия свои выдвинем.

Расставшись, Вик некоторое время стоял возле воды, подкармливал уток хлебными крошками и тщательно обдумывал каждую фразу, сказанную Олегом. Он силился понять смысл угрозы. Что попало в руки русских, являлось тайной, как, впрочем, и то, что досталось американцам. Можно было только гадать о масштабах полученного. Без сомнения, у дяди Сэма куш был много побольше. Но хватит ли этого, чтобы быстро достичь преобладания над русскими, — вопрос, на который ответа пока не имелось. И, значит, нужно было проявить осторожность. Что там, в зоне советской оккупации, неизвестно. Вик понял, что на концерт не попадает, поскольку он знал, о какой подлодке идет речь.

Потсдам, дворец Цецилиенхоф,

24 июля

—О, президент США.

—Мда, наследный принц…

—После Рузвельта всё как-то обмельчало. Старик не позаботился о преемнике.

—Никто не думает о том, кто подсаживает тебя, когда садишься в свой лимузин.

Манеры Трумэна заметно отличались от вальяжных, источающих дружелюбие манер покойного Рузвельта. Свежий лидер держал себя то излишне самоуверенно, то, наоборот, — нерешительно, словно осваивался в чужой для него обстановке, и эта бабочка вместо галстука как жест индивидуальности лишь подчеркивала отчаянное желание соответствовать тому, чье место он вынужден был занять. В противоположность ему пока еще премьер Черчилль, несмотря на проигранные парламентские выборы, в чем никто уже не сомневался, выглядел человеком, оседлавшем удачу. Дело в том, что в самом начале конференции глав правительств СССР, США и Великобритании Трумэн получил короткое известие из Вашингтона, содержащее два слова: «Ребенок родился». Это означало, что испытания плутониевой бомбы типа «Толстяк» со взрывателем, собранным по имплозивной схеме, в пустыне Аламогордо в штате Нью-Мексико увенчались успехом. Через пять дней пришел отчет от генерала Гровса. Военный министр Стимсон лично прочитал его Трумэну. «Боже мой, — сказал президент, — мы открыли ящик Пандоры». Он долго сидел в задумчивости, потом набрал номер Черчилля.

—Уильям, ты не мог бы заглянуть ко мне прямо сейчас, — произнес он очень ровным голосом, отчего сказанное прозвучало зловеще.

Черчилль не заставил себя ждать — в апартаментах Трумэна при свете бидермайерской лампы он дважды прочитал меморандум Гровса. Трумэн пребывал в сумеречном состоянии торжества от осознания безоговорочного могущества военной машины США.

Черчилль посмотрел на него: в глазах плясали ликующие огоньки.

—Дядюшке Джо придется умерить свои аппетиты, — удовлетворенно пыхнув сигарой, сказал он.

Пригласили госсекретаря Бирнса, чтобы обсудить, сто́ит ли сообщить об успешных испытаниях Сталину, и, если сто́ит, то в какой форме это сделать? Бирнс высказал осторожное сомнение в целесообразности такого решения. Его не услышали. По мнению Черчилля, сделать это, безусловно, нужно, но не прямолинейно, а как бы между делом