Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Медведев только махнул рукой. Рогов, в сущности, хороший мужик, и братва у него крепкая, обученная, спору нет. И сейчас уже никакой роли не играло, посвящали ли их в этнические отличия афганцев от арабов, говорили ли им об отменной храбрости пуштунов, об их умении вести прицельный огонь. Говорили, наверное, но сейчас это уже не имело значения. Пусть исполнят свой долг. Пусть все исполнят свой долг. Но только пусть тогда и крысы из снабжения тоже идут на штурм, пусть поймут наконец, что исполнять долг в жилетах да касках как-то сподручнее, легче…

Барсов не пошел к Рогову. Видя, что жилетов нет как нет, он прикинул время, сел в газик и погнал сломя голову, плюя на все предписания и конспирации, на склад, где, уже не стесняясь орать в голос, а то и прикладывать руку, живо объяснил какому-то капитану и его каптерщикам, что им не стоит ждать распоряжений интенданта, что не стоит долго искать инвентарь под номером 709С, что не стоит возражать, препираться – на это просто нет времени. Он черкнул свою роспись и в дополнение отчетливо вывел на бланке: полковник Барсов Г.И. Он то и дело поглядывал на часы, а потом, когда смертельно медлительные, как ему казалось, солдаты отправились в третью ходку, махнул рукой и метнулся за руль – загрузить успели лишь девять бронежилетов. Но девять было лучше, чем ничего. Девять жилетов – может быть, девять жизней.

Барсов поспел к своим ровно в семь, за пятнадцать минут до того, как группа Рафа Шарифулина появилась у колодца кабельных линий. Медведев уже распределял ребят по бэтээрам. В машины посадили тех самых отважных опальных министров, которые прибыли из Москвы создавать новое правительство. Группа двинулась из второй линии прямо ко дворцу. Роговские вышли следом, но потом им предстояло разделиться – часть громовцев должна была отвлечь внешнюю охрану из оцепления. А уже за роговскими тянулась цепочка «мусульман» с «Шилками», на которые очень надеялось начальство. Медведев вспомнил, как один из бравых генералов, как раз тот, что предлагал до этого сбросить на дворец десант, кричал, налившись краской: «А я видел «Шилку»! Она на танкодроме в Кантемировской Т-56 на ходу останавливала! Сам видел. Она эту халабуду вдребезги пополам, в щепу разнесет-развалит! Я гарантию даю!»

Сидя в брюхе бронетранспортера, Медведев не слышал, как где-то сбоку пропороли воздух несколько автоматных очередей, потом замерла, будто набрав дыхания поглубже, надвигающаяся на город поджарая голодная ночь, а затем лопнули ее легкие и стала рваться туго натянутая на ребра кожа – группы «Зенита» пошли на городские объекты. Не слышал он и того, как бешено заработали обе «Шилки», заглушая пулеметный стук из очнувшегося от больной сонливости дворца. В уши ему набилась крупа от бьющих по броне густой дробью пуль и криков товарищей.

– Четвертый потерялся! Четвертый отстал. Нас не видит, – орал Валера Жбанко.

– Мать твою так! – уже не сдерживался Медведев, обращая свою злобу не на Жбанко, а на сидевшего за его спиной Гуляба, тоже кричавшего что-то на неразборчивом русском языке. – Вперед пусть прет, некуда теряться… Жми полный, Боря! – орал он Суворову. – А то похоронят!

– Второму конец! Второму конец! Горят. Кумова убило, все ранены!

Медведев неожиданно почувствовал облегчение: значит, проскочили. Горох, стучащий по панцирю, стал сыпаться реже. «Второму» не повезло.

Ворота дворца, кажется, были совсем близко.

– Третий! Ты где?

– У тебя в хвосте! – отвечали из третьей машины, в которой был Барсов.

– Вылазим! Вперед! – скомандовал своим Медведев и первым рванулся в нижний люк.

Но вылезти из-под машины и думать было нечего – земля вокруг пенилась от проворных свинцовых гонцов. Еще страшнее пуль были снаряды 23-миллиметровых «Шилок», отскакивающие от стен Тадж-Бека, словно резиновые кегли, прямо на головы наступающих.

– Танк, мля, останавливает! – помянул Михалыч недобрым словом бравого генерала.

Он собрался просить о помощи в их глухой плоской непонятке, но увидел, как кто-то из его людей, с широкой белой повязкой на рукаве, побежал ко входу. «Барс», – не узнал, а скорее, угадал он командира по немолодому, идущему не от коленей, а от пяток, бегу. Рваться за ним было бессмысленно, и Медведев, сжав зубы, впился глазом в удаляющуюся одинокую фигуру, которая, переча законам военного дела, как заколдованная, минуя пули, вела бой. За диким грохотом Михалычу слышался барсовский голос – то ли «ура», то ли «мля».

– Ну, «шило», мля, давай, давай, железяка хренова! – заорал и он, и зенитная установка, словно обидевшись на его слова, в этот миг все-таки подавила ловкий афганский пулемет. Медведев на миг запоздал, боясь порвать мистическую нить жизни, протянувшуюся меж ним и Барсом, и Жбанко метнулся из-под бэтээра вперед него. У входа ярко вспыхнуло, разорвалась граната, потом еще одна – и Барс исчез в проеме.

Швырнув две гранаты, он щедро послал им вслед длинную очередь, потом прикрыл автоматом грудь и кинулся внутрь. Пришибленные взрывами охранники не успели срезать его очередями. Проскочив мимо, Барс уже изнутри отправил им в подарок еще две эргэшки и оглянулся – во дела! За спиной не было своих, он стоял один в холле первого этажа! Бесконечно высокие потолки, темнота, как в опере. Он ошалело огляделся и вышел наружу, чтобы увлечь за собой товарищей. Вперед, путь свободен!

Снайпер залегшего плотно, распавшегося на мелкие группы мусульманского батальона в темноте сажал пули почти наугад, по широким черным окнам дворца. Различив в проходе силуэт, он – даже не он, а живущий в нем охотник – возликовал: наконец-то можно нормально приложиться к мишени. Цель он положил на редкость точно, с первого захода.

Барсов ощутил короткий удар в то самое место, где последние дни обрела средоточие душа. Как ртуть из разбившегося градусника, эта душа радостно выскочила в образовавшуюся дырочку, освободившись сама и освободив грудь. Барсов почувствовал, что он одинок, прав навсегда и счастлив. Его воин взял крепость врага. Ему больше никто не нужен, потому что он отслужил им всем, всем без единого исключения, прошлым и настоящим. И единственным, что отвлекало от наслаждения этим чувством, был усилившийся запах серы. «Солдат убил человека», – прошептал он, стараясь объяснить себе этот неприятный запах души, и успокоился. Мир стал маленьким, домашним, как деревенская изба. Он умер с улыбкой. Над его покойным лицом уже бежали, как гонимые ураганом черные облака, бойцы «Зенита» и «Грома», его бойцы.

Хафизулла Амин очнулся от грохота, от звона близко бьющегося стекла и воплей женщин. Он был очень слаб.