Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Из казарм национальной гвардии на помощь председателю в Тадж-Бек двинулись танки. Несколько машин, несмотря на уничтожающий огонь «мусульман», блокировавших казармы, прорвались на дорогу ко дворцу, и их марш грозил разметать нападавших. Полянин, получив сообщение о бронегруппе, идущей в тыл его людям, принялся с виллы вызывать по связи Медведева, дабы тот развернул своих бойцов и остановил танки, но рация чужим голосом посылала его подальше и доходчивым русским текстом добавляла, чтобы он сам искал панфиловцев среди десантуры, теперь уж им танки под задом жару прибавят, а спецов и так осталось наперечет! Полянин обиделся, однако разобраться с неведомым наглецом-радистом не было сейчас никакой возможности. Он обратился к Скворцову за подкреплением, но тот, оказалось, еще раньше послал на парах две колонны десантников на бээмдэ.

Одна из колонн заблудилась в незнакомом ночном городе, зато вторая вышла на подступы к дворцу до афганцев и лихо, прицельным огнем, с первого залпа, как на учениях, подбила две бээмпэ, осаждавшие Тадж-Бек. На счастье, одна из машин уже была пуста, во второй погибли механик-водитель и радист. Десантники дали бы и второй залп по уцелевшей броне, попавшей им в поле видимости, но тут командир, майор Ибрагимов, вспомнил, как при подготовке операции офицерам настойчиво втолковывали: «Танки – афганские, бэтээры – наши! Танки – афганские, а бэтээры – наши!» Танков поблизости не было. Они так и не подошли, эти три прорвавшиеся Т-62, в последний момент их сожгли те ребята, что отвлекали внешний наряд дворцовой охраны. Увидев ползущие ночной дорогой подслеповатые танки, они сперва приняли их за свои, но спохватились вовремя…

Когда в два часа ночи с обращением к афганскому народу выступил новый лидер страны и партии Бабрак Кармаль, и во дворце, и в городе все было, по сути, закончено: казармы верных Амину частей надежно прикрыты, госучреждения взяты под контроль, а через границу несколькими потоками спешили на помощь дружественному народу, растекались рукавами на стратегических направлениях, советские армейские части. Одна из них, оснащенная тяжелой техникой, современными системами ПВО и ракетными установками, шла на Запад, к рубежам с Ираном. Высшие офицеры уже перешучивались меж собой шепотом о красотах Персидского залива…

Скромно охраняемый Генштаб, захват которого, в числе прочих объектов, координировал Курков, был взят легко, хотя и там, вопреки всем инструкциям, народу побили вдоволь. Нападавшие похватали стальных мушек в спину во время беспорядочной пальбы, открытой брошенными впервые в бой солдатами. Покрошили и афганцев. В числе погибших от рук «воинов-интернационалистов» оказался начальник Генерального штаба Якуб, выполнявший указание Амина и терпеливо ждавший прихода советских генералов. Ни у кого из проникших в здание спецов не было ни желания, ни приказа убивать Якуба. Но когда Василий Кошкин ворвался в его кабинет, выпускник Одесского военного училища, не сумевший быстро разобраться в изменении политической обстановки, поднял навстречу непрошеному посетителю пистолет. Вася первым успел дать очередь… Все.

Когда Куркову доложили, что штаб взят, а Якуб убит, он ощутил не радость, а пустоту. Напряжение еще не спало, но сдерживавшее его возбуждение ушло – внутри, как воздушный пузырь в потонувшем судне, образовалась горклая пустота. «Придурки», – выругался он, вместо того, чтобы поощрить выполнивших задачу людей. Дело было не в Якубе, хоть Курков знал и ценил этого малоразговорчивого, рассудительного лобастого человека. Про Якуба он тут же позабыл в потоке других известий, приходящих со всех концов города на Вторую виллу. К ночи стало ясно, кто из товарищей погиб, и Курков испугался себя самого, своего чутья – последние два дня он все гнал от себя тусклую мысль, что Барс не переживет этого боя. «Знание не утешает, но примиряет», – вспомнились где-то слышанные слова. От Гриши последнее время будто пахло смертью, и Курков даже сторонился его, что было вовсе не сложно.

Потом, когда о Барсове поползли странные слухи – мол, с какой это стати он побежал из дворца? Уж не от страха ли поймал пулю? – Курков собственноручно съездил по роже за такие разговоры одному непонятному майору с петличками артиллериста.

Случилось это через несколько дней после штурма, прямо во дворце, еще усыпанном щебнем, осколками и гильзами, щербатом, голом и холодном (генералы не поленились, вывезли из Тадж-Бека в числе прочих музейных ценностей и знаменитые дворцовые ковры; пропавшим после штурма историческим ценностям не было цены, но генералам было не до того, да и какая там история – Азия-с…). Курков тогда сопровождал корреспондента ТАСС Жору Надежина, и они пришли к месту гибели Барсова. Тут и подвернулся майор, влез со своими замечаниями. Алексей, наверное, сдержался бы – чего о всякую мразь руки марать, – кабы тот не попросил Надежина запечатлеть его на историческом фото. Чтобы страна знала истинных героев.

– Щелкни его, Жора, – поддержал Курков, подождал, пока майор, подбоченясь, устроится, разместится в объективе, и, подойдя с удобной руки, вложил тому пяткой ладони в челюсть так, чтобы следа не осталось. Надежин мужик тертый, так и подснял залегшего в камнях майора для истории. Потом Куркову трибуналом грозили, однако дело замяли сами вояки – то ли с ТАСС связываться не решились, то ли с комитетом. Ларионов ходил объясняться с военным начальством на своем простом, ясном языке. Но окончательно были пресечены всякие сплетни, когда Барсову присвоили Героя. Первого Героя афганской войны.

И все-таки уход нескольких ребят и даже гибель Барсова, хоть и затронули курковскую душу, но не так, как он ожидал, – вместо глубокой скорби пустоту заполнил кисло-сладкий китайский соус из смеси досады и облегчения. Облегчения, что выжил? Нет, хуже. Ему словно полегчало, он освободился от какого-то обязательства, какой-то валентности, человеческой связи, и невостребованная пока готовность к новой душевной зависимости странным образом щекотала сердце, напоминала о давних временах угадывания будущей любви. Он чувствовал, что повзрослел. На старости лет? А какая разница? Ведь, по сути, та самая освобожденная валентность и означает взросление. Страшно взрослеть на смерти близких, но случается. Все случается. Случается, что за всю жизнь только раз или два и повзрослеешь. Да и то богато, если два…

Вместе с Надежиным Алексеич попал и в Пули-Чархи, куда, как сказал ему Ларионов, перевезли двух взрослых дочерей убитого Амина. Ларионов получил для корреспондента пропуск у своих новых, еще не пришедших в себя афганских коллег, впрочем, бывших, конечно, его старыми знакомыми.

– На кой тебе это надо, Алексей Алексеич? – только и сказал Куркову представитель Центра насчет дочек и покачал головой.

– Это не мне, а ТАССу