Сквозь другую ночь - Вадим Юрьевич Панов

они заставляли Регента постанывать от удовольствия. Я знала, что при личных встречах они подробно рассказывали Регенту обо всех нюансах приближения к жертвам: как подыскивали их, пользуясь его советами, как наблюдали, как готовились к убийству, и не сомневалась, что столь же подробные отчёты мои друзья представят после Ночи. Обстоятельные отчёты о том, как они убивали людей и что при этом чувствовали. Но тогда всё звучало лаконично. Дарина сказала: „Я побывала у друга и очень довольна встречей“. Регент затрепыхался, словно кончил. Я видела, что ему жутко хочется подробностей, но он не мог получить их сейчас, поэтому вцепился обеими руками в подлокотники кресла и почти минуту сжимал их, приходя в себя. Потом спросил: „Тебе понравилось?“ Дарина ответила: „Да“.

Никто из них не сказал, что ему было плохо или что он в ужасе. То ли действительно понравилось, то ли хотели показать Регенту, что достойны унаследовать его состояние. И его дело…

…

…в половине первого он сказал, что нам пора.

Мы взяли не микроавтобус с пандусом, на котором Регент ездит обычно, а мой „mercedes“. Я помогла ему устроиться на переднем сиденье, а сама села за руль. В последние несколько месяцев мы с Регентом ездили кататься по ночам едва ли не каждую неделю, поэтому наша поездка не могла вызвать подозрений. Кроме того, Регенту действительно нравится кататься по ночному городу. Летом, конечно, больше, но зимой он тоже получал удовольствие. И ещё он любит поболтать во время автомобильных прогулок, но сегодня молчал. И лишь когда мы подъехали к месту, произнёс: „Возьми“, и передал мне пистолет. Я умела с ним обращаться – приняв предложение Регента, я прошла подготовку в одном из стрелковых клубов.

Я положила пистолет на колени, сбросила скорость, а когда увидела прохожего, совсем остановилась. Он шёл по тротуару. Регент опустил окно, обратился к нему и спросил дорогу. Уточнил, что навигаторы не работают. Прохожий, а это был мужчина, не почувствовал угрозы. Он подошёл к окну, остановился и спокойно, весьма подробно рассказал, как нам следует ехать. В этот момент я должна была его застрелить, но не смогла. Я сидела за рулём, повернув голову к мужчине, улыбалась и не двигалась. Не могла. Меня как будто парализовало, но не от страха, а от нежелания исполнять чужую волю. И брать на себя чужую кровь. Регент понял, что происходит, и в тот момент, когда мужчина в очередной раз отвернулся, показывая, как нам ехать, взял с моих коленей пистолет и выстрелил прохожему в грудь. Мужчина упал. Я хотела сразу же уехать, но Регент сказал, что необходимо сделать контрольный выстрел, и сунул пистолет мне в руку. Он был очень спокоен. А у меня так сильно звенело в ушах, словно в голове поселился школьный звонок. Наверное, от выстрела. Я не помню, как вышла из машины. А вот хрипящего на снегу мужчину помню отчётливо. И запомнила так, что с тех пор он мне иногда снится: как хрипит, царапая снег пальцами, как смотрит на меня и как под ним расплывается красное пятно. Он, наверное, думал, что это я в него выстрелила. А я стояла и думала, что не хочу в него стрелять. И я не знаю, сколько стояла и так думала, может, пару секунд, может, минут десять. Всё перестало существовать, кроме пистолета в руке и раненого мужчины на снегу. А потом я услышала голос.

„Дай мне пистолет!“

И не сразу поняла, что это говорит Регент.

„Дай мне пистолет!“

„Зачем?“

В это мгновение на меня накатил дикий ужас. Я подумала, что он меня убьёт. Прямо здесь. Застрелит за то, что я не исполнила приказ. Я повернулась и посмотрела на Регента. Потом на пистолет. Потом снова на Регента. И вот тогда он поступил очень правильно. Он понял, что именно я переживала в те мгновения, не стал кричать или ругаться, а очень мягко, проникновенно, произнёс:

„Тая, милая, мы не можем оставаться здесь дольше необходимого. Нас могут заметить. Пожалуйста, верни мне оружие“.

Я послушалась. Подошла к окну и вернула Регенту пистолет.

„Теперь, пожалуйста, сядь за руль“.

А когда я огибала машину, он дважды выстрелил в лежащего на земле мужчину.

И молчал всю обратную дорогу.

Я же думала, что подписала себе приговор. Не могу сказать, что мне было всё равно – я ужасно боялась, но и бежать не собиралась. Я тогда решила: будь что будет. Таким было моё состояние, и Регент его прекрасно понял. В квартире он велел мне выпить коньяка, немного, но мне стало лучше, а потом сказал, что никому не расскажет о моём позоре. Это его выражение: „позор“. Регент сказал, что, если Карина, Веня, Дарина и Гриша узнают, что я не прошла сквозь Ночь, возникнет напряжение. Я окажусь отверженной, и он не ручается за дальнейшее, не уверен, что статуса соучастника хватит, чтобы остальные стали относиться ко мне с прежним доверием. Я тогда подумала, что Регент сгущает краски, но потом поняла, что все мои друзья стали другими, пройдя сквозь Ночь. Все они. А я… Я тоже, наверное, стала другой, но иначе. Мы изменились в разные стороны. Они относились ко мне с прежним доверием, а я к ним – нет. И к Регенту – тоже. Я знала, что он меня любит. Но ещё знала, что он любит убивать. И я должна была сделать хоть что-то, чтобы обезопасить себя…»

28 августа, понедельник

– Она и не убила, – мягко улыбнулся Пелек. – Я убил. Понял, что Тая не справляется, что не сумеет пройти сквозь Ночь, отобрал у неё оружие и убил. Застрелил того мужчину на улице: одна пуля в грудь, когда он стоял, и две в голову, когда он лежал, – для этого пришлось открыть дверцу машины.

Эти слова полностью соответствовали результатам медэкспертизы, которые мгновенно вспомнил Феликс.

– А потом взял с Таи слово, что она никому об этом не расскажет.

– Пожалели её?

Ответил старик не сразу.

– Там, на тёмной улице, я был так взбешён, что действительно едва её не убил, – медленно произнёс профессор, поглаживая подлокотник. – Признаюсь, Таю спасло только то, что без её помощи я бы оттуда не выбрался и сидел бы рядом с двумя трупами до тех пор, пока меня не нашла полиция. Ведь у меня даже телефона с собой не было. Поэтому я успокоил Таю и велел ехать