Второстепенный мастер - Эл Моргот

Приведя Шеннона к себе домой, Хан Лай сказал, что отправится за водой обратно к роднику, но затем пошел к реке, и гость пошел за ним. Там он будто бы принял другую свою сущность, сменил личину или личность, при этом внешне оставшись таким же. Шеннон дотронулся до его лба, пытаясь соединить две личности, но не вышло — даже воспоминания о прошлом не помогли йями очнуться. Тогда Шеннон заключил с йями сделку.

Поутру он пришел к колодцу, где уже толпились люди. Он услышал, как ведро коснулось дна, забирая воду, а затем разговоры людей:

— Воды почти не осталось, каждый раз забираем вместе с песком.

— Может, можно прокопать глубже?

— Есть ли смысл…

— Скорее, налейте мне водички!

— Да погоди ты! Дай хоть отстояться.

— Наверное, надо еще снизить норму. Если, не дай боги, вычерпаем всю…

Пусть Шеннон и заключил сделку, поставив на небезразличие людей, откуда ему было знать, прав ли он? Подходя к колодцу, видя отчаяние этих людей, пытающихся бодриться, он был почти уверен, что воды от них не допросишься. Своим не хватает, тут не до чужих ртов!

Но, увидев незнакомца, все воодушевились, засуетились, и первым дали ему напиться.

А затем пришел Хан Лай. И Шеннон видел, что он вновь думает о себе, как о человеке, но внешний вид его при этом мало кого мог обмануть. И вновь деревенские заставили его обмануться в ожиданиях: никто не закричал, не испугался, даже не обратил внимания, будто перед ними стоял всего лишь их неопрятный сосед.

И тогда Шеннон понял, как Хан Лай смог прожить бок о бок с ними столько лет, обманывая сам себя.

— Одна твоя часть ненавидит деревню Деу. Другая — хочет жить с ними как обычный сосед. Думаю, ты мог бы продолжать так еще долго, особенно теперь, когда новый источник воды найден и люди не умрут от жажды. Но страдают не только люди.

Хан Лай закрыл лицо руками (или тем, что от них осталось), долго стоял так, будто сдерживая слезы, а затем громко расхохотался.

Люди у родника настороженно оглянулись на стоящих в стороне Шеннона и Хан Лая, но, решив, что последний смеется над какими-то словами приятеля, вновь отвернулись.

— Какая ирония! — зло выдавил Хан Лай. — Я пытался умертвить их всех! И при этом я же оказался столь слаб, что сошел с ума и наслаждался совместной жизнью⁈ Я⁈

— Желание мирного сосуществования — не слабость.

— Я желаю их все убить! Всех!

— Кого именно? — уточнил Шеннон. — Деда Боу? Раздражает, что он никак не уйдет на пенсию и все старается контролировать? Или бабку Гун? Припрятала мед и собралась делиться с домовым, вот старая крыса! Или, может, ту мелкую девчонку? Так бесит, как она пытается быть взрослой и всем помогать!

— Нет, я… Нет!

— Нет? — удивился Шеннон. — Как это нет, они не входят в понятие «все»? А эти у родника? Вон тот рослый, что-то он встал боком и на нас поглядывает, не иначе как смертельной оплеухи захотел.

Хан Лай вновь закрыл лицо руками.

— Ты же понимаешь, что мне не сложно воплотить в жизнь твое желание? — уточнил Шеннон. — Все и так к этому идет, ну неужели думаешь, что один родник поможет? Река пересохнет, сдохшие духи оставят вокруг такую ауру смерти в мучениях, что ничего живого еще лет сто не захочет вырасти в этих местах. Все эти деревенские только промучаются остаток своей жизни, особенно старики, что не захотят искать лучшей доли. Ну да и демоны с ними, они уже пожили свое. Так не милосерднее ли будет дать им умереть сегодня? Тот родник, из которого они берут воду, не отравлен ли он?..

— Что⁈ — Хан Лай чуть не накинулся на него. — Ты не посмеешь! Ты ведь не демон!!

— Я и не бог. А тебе, мое прелестное существо, стоит определиться, кем ты желаешь быть.

Хан Лай горько рассмеялся.

— Ты напомнил мне, что человеком я был никудышним. Но даже йями нормальным не стал. Часть меня жила только чтобы утопить все кругом в своей боли, но другая часть хотела просто жить. Так сильно хотела, что я не заметил, как обманул сам себя. И знаешь, что в этом всем бесит больше всего? Я ведь был так зол из-за того, что Мин-Мин не стало, из-за того, как именно ее не стало, из-за того, кто был повинен в том, что это произошло. Но в этой своей «человеческой» жизни я всего лишь сделал ее алтарь и продолжал жить обычную жизнь. Жить дальше.

— С жизнью такое бывает. Время невозможно остановить, хотя многие пытались доказать обратное.

Хан Лай фыркнул.

— Ты искал жемчуг, — неожиданно произнес Шеннон. — Но терял ли ты его на самом деле?

Он кивком указал на левое запястье высохшей руки Хан Лая. Там в свете солнечных лучей сверкал браслет из розового жемчуга. Хан Лай тупо уставился на него.

— Н-но… как? Я… я точно помню, что выбросил его в реку, еще тогда, в человеческой жизни… Это… это сожаление было таким огромным, будто больше меня самого. Мне так сильно жаль, что когда-то я сделал это…

— Ты искал все время не для того, чтобы найти. Поиски стали наказанием. Поэтому-то ты и не захотел принимать это, даже когда духи реки нашли для тебя жемчуг. Тебе нужно было продолжать наказывать себя, продолжать «искать». Глупые духи сделали только хуже.

— Глупые духи сделали только хуже… — эхом повторил Хан Лай. — Я почти высушил своей ненавистью реку… Я их всех убил?

— Пока не всех.

— И что мне делать теперь?

— Ты спрашиваешь у меня? — удивился Шеннон.

— Да. Мне умереть? Чтобы спасти деревню от своей ненависти… Да, я ненавидел их долгое время, но вновь захотел стать одним из них, и они меня приняли… Да, это не те же самые люди, их потомки, я даже представить не могу, сколько лет минуло… Но… Но… Я не хочу их прощать, но и убивать не хочу. И умирать тоже не хочу, с той стороны меня не ждет ничего хорошего. Что… Что, если я останусь следить за ними? Со стороны. Убью, если кто-то станет вести себя плохо, и