Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

долго глазеть на играющих детей. Через пять минут на нее начинают бросать косые взгляды, через десять минут кто-нибудь подходит и спрашивает, кого она ищет, хотя внушительный живот, конечно, дает ей подобие алиби. Женщины обычно сочувственно улыбаются, мужчины чаще смотрят с подозрением, а некоторые даже вступают в разговоры.

– Вы уже знаете, кто у вас будет? Когда малыш появится на свет?

Уиллу никто не даст такую поблажку. Когда они гуляют вместе и она задерживается, пытаясь вообразить, как будет бродить по парку со своим ребенком – и с Уиллом! – он тащит ее дальше. Какой-то мужчина послушно сажает свою дочь на качели, на его капюшоне все еще сверкают дождевые капли. Ханна почти с болезненным чувством прокручивает кадр вперед, в вероятное будущее, в котором она стоит у ворот детской площадки и наблюдает, как Уилл подсаживает на эти же качели их собственного ребенка.

Ханна стоит, затаив дыхание, пытаясь вообразить идеальную жизнь с идеальным мужем в идеальном будущем, как вдруг опять раздается звонок телефона.

– Мама? – говорит она в трубку. – Нас разъединило.

– Это Ханна Джонс? – звучит мужской голос. – Мы не знакомы. Я репортер…

Мобильник чуть не выпадает из рук Ханны. Она тычет дрожащим пальцем в кнопку «Завершить звонок» и замирает, уставившись в экран телефона.

Таковы реалии, и от этого не скрыться: ее идеальная воображаемая жизнь имеет свою цену. Чаще всего Ханна думает, что ей невероятно повезло жить в этом прекрасном городе, с единственным мужчиной, которого она любит. Но голос репортера, все еще звенящий в ушах, вызывает иное чувство – она живет украденной жизнью. И Ханна не только ее не заслужила – эта жизнь с самого начала для нее не предназначалась.

Что случилось бы, если бы Эйприл не ушла из бара одна, чтобы переодеться? Или если бы Ханна отправилась вслед за подругой всего на пять минут раньше и застала Невилла в их комнате во время нападения?

Он бы и ее убил? Или Эйприл уцелела бы, жила теперь с Уиллом и носила под сердцем его ребенка?

Снова начинается дождь. Ханна сует мобильник в карман, идет мимо игровой площадки на улицу, слыша за спиной крики детей. Может быть, жизнь Эйприл украл не только Джон Невилл? Может быть, она тоже воровка?

До

– Ханна Джонс, как я полагаю. – Преподаватель развернулся в офисном кресле и протянул руку. Он был моложе, чем ожидала Ханна. Черные волосы небрежно спадали на лоб, он явно кого-то напоминал: Байрона или Данте Габриеля Россетти в молодости? Определенно какого-то поэта или художника-романтика. Белый шелковый шарф, твидовый пиджак еще больше усиливали сходство. – Меня зовут доктор Горацио Майерс. Вы будете изучать у меня в этом семестре викторианскую литературу, после чего во время зимнего и летнего триместров мы ознакомимся с произведениями начала двадцатого века. Вы получили список рекомендованных книг, который я разослал?

– Получила. – Список вызвал у Ханны легкое замешательство. Из него четко следовало: к чтению необходимо приступить еще в летние каникулы, иначе она безнадежно отстанет. – Спасибо, – спохватилась Ханна. – Извините за опоздание. Я сначала не туда пошла.

– А-а, – доктор Майерс потрогал бумаги на столе и улыбнулся. – Седьмой подъезд, не так ли? Я тоже там живу. Хорошие, кстати, квартиры, правда, маловаты, поэтому колледж любезно предоставил мне отдельный кабинет для практических занятий. Его не так легко найти – я в курсе.

– Есть такое дело, – с усмешкой признала Ханна. Она все еще неуверенно ориентировалась в лабиринте коридоров и кабинетов Пелэма. – Пришлось спрашивать дорогу у консьержа.

– Надеюсь, он вам помог, – сухо заметил Майерс. – Консьержи иногда нехотя разговаривают с людьми.

– О нет, он был очень любезен. Сам меня сюда провел. До самой двери. Боюсь, одна я бы заблудилась.

– Отлично, отлично, – пробормотал доктор Майерс, и Ханне показалось, что его мысли уже заняты чем-то другим. – Как вам известно, мы будем еженедельно встречаться для практических занятий, которые дадут вам возможность по-настоящему погрузиться в предмет. Обычно занятия проводятся с парой студентов, но самое первое я провожу с глазу на глаз, чтобы мы могли поближе познакомиться. Кем вы себя видите, Ханна Джонс? Что вы надеетесь получить от Оксфорда? Расскажите, какая вы на самом деле.

Доктор Майерс подался вперед, сложил ладони лодочкой и с серьезным видом посмотрел на нее поверх очков в роговой оправе.

Ханна опешила.

Кто она на самом деле? О чем это он? Она и так уже почувствовала себя другим человеком, не той, кем была дома. Девчонка, что без стеснения подпевала песням группы «АББА» во время поездок на машине с матерью, осталась в прошлом вместе с усидчивой школьницей из Додсуорта. Абитуриентка, что впервые прошла под каменной аркой Оксфордского университета, и та уже отличалась от нынешней Ханны.

И только на самом донышке души, в той закрытой, сокровенной части, скрытой от других, она оставалась прежней Ханной, закатывающей глаза в ответ на выходки Эйприл и тайком обожающей такие фильмы, как «Бестолковые» и «Блондинка в законе». Оставалась Ханной, считавшей Д. Г. Лоуренса нечитабельным пижоном, она по-прежнему обкусывала секущиеся кончики волос, ела арахисовое масло прямо из банки и делала миллион других странных, неприглядных вещей, которыми люди занимаются, когда никто не видит.

– Я н-не знаю, что вы хотели бы услышать, – протянула Ханна. Доктор Майерс продолжал молча смотреть на нее поверх очков. – Я… единственный ребенок в семье. Родители развелись. Я редко вижусь с отцом. Он живет в Норфолке с новой женой. Мать преподает физику в старших классах. Я выросла в городке на южном побережье Англии, Додсуорт называется, вы вряд ли о нем слышали. Он как… – Ханна скептически усмехнулась, пытаясь найти подходящее сравнение. – Не адская дыра, просто жутко скучное место. Там ничего ровным счетом не происходит. Никакой культуры, библиотеку и ту в прошлом году закрыли.

Ханна замолчала, пытаясь сообразить, что еще добавить. Что еще интересного можно сообщить преподавателю о смешанной школе средней паршивости с ее потрепанными учебниками, облезлыми стенами и полным отсутствием какой-либо оригинальности, исторических заслуг или выдающихся достижений? Вряд ли что-либо в Додсуорте или школьной биографии Ханны могло впечатлить сидевшего перед ней мужчину, повидавшего множество выпускников лучших частных школ Великобритании.

Снова навалилось гнетущее ощущение синдрома самозванки, впервые появившееся, когда Ханна приехала в Пелэм на собеседование и старалась не думать о тысячах других абитуриентов, подавших заявку на то же самое учебное место, таких же, как она, восемнадцатилетних девушек и парней, но в отличие от нее закончивших престижные заведения, детей из известных семей, входивших под своды Пелэма с таким