Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

подполковника из списка живущих. Но его, Ютова, вины в том нет – просто попал подполковник в воронку истории. Крохотная эта щепочка оказалась в месте слияния трех потоков. Вот о чем думать надо!

Так и сказал старшему сыну: «Истории нельзя мешать. Вот о чем надо думать!» Сын полнел в боках, и это не нравилось Ютову. Его отпрыск, так мыслил себе Ютов, примет в наследство мудрость и власть, тайную власть, что кропотливо ткет Руслан Ютов, он сделает эту власть явной, станет по-настоящему «большим человеком», вождем народа. Сейчас не время, сейчас Россия еще сильна. Но время придет. Вот только полнеющие бочки беспокоили Ютова-старшего.

Ютов-младший поглядывал на отца исподлобья и молчал. Он уважал славного своего родителя, уважал и опасался, но уже давно не скучал во время его отъездов. А потом он и сам был взрослый, кое-что понимал в истории. Ютов-младший знал, что когда станет «большим», то не будет плыть по истории, осторожничать, как отец, выжидать, выгадывать. Когда он станет «большим», он поднимет народ на борьбу, уйдет в горы, как Шамиль, и оттуда, с гор, поведет войну, завоюет, а не получит в подарок власть. Власть и свободу. Власть можно получить, свободу – никогда.

Юноша, юный мужчина с полнеющими бочками стоял перед Русланом Ютовым и молчал. Взгляд отца словно говорил с насмешкой: «Я уже облазил за тебя горы, я прошел веси и города, не хуже твоего Шамиля прошел. Бери, бери, ну куда тебе в горы с такими бочками!» Ютов-младший ненавидел свое тело, ненавидел этот взгляд и все равно мечтал о горах, о судьбе Шамиля.

2000 год. Афганистан

Курой собирается в путь

Полковник Курой негодовал, и молнии из его глаз разлетались по всему лагерю, разбитому Ахмадшахом.

– Эти молнии, да на Кандагар, Омару бы в селезенку. Ими бы танки сжигать вместо ракет, – шутил начальник разведки, веселый бородач Шах Нияз, но сам к полковнику подходить не решался.

Полковник не ощутил прилива нежности после счастливого возвращения Абдуллы. Совсем напротив – в результате проведенной им талантливой операции оружие от Курдюма не пришло, напрасно прождал их отряд вертолета с оружием. Сам Курдюм, как сообщал человек «с места», получив деньги, таинственно исчез, а лучшему агенту полковника так и не удалось встретиться с Голубым, зато удалось нарушить инструкцию, ткнуться к Курдюму до Голубого и поднять на ноги всю таджикскую милицию. Прославиться, можно сказать, на всю страну. «Да. Лучше бы он там и погиб. Как говорят русские, пал смертью храбрых. И спросу, и забот меньше». Курой устал и рассуждал жестко.

Ахмадшах подхватил Курого своим печальным, все знающим о них на земле взглядом, прочертил им дугу меж камней и гор, вернул обратно, прямо на свою ладонь, прожег напоследок, как листок папиросной бумажки, крохотной искоркой насмешки, так чтобы через дырочку просочился прямой солнечный луч, и произнес:

– Значит, мы проиграем. Значит, такова Его воля.

И под этим взглядом, от этих слов сердце полковника упало Масуду под ноги на жаркий песок и запеклось от боли. Он не заслужил этого, он, честный воин Карим, сделанный войной полковником Курым. А главное, не заслужил этого человек перед ним, нестарый и мудрый, но, будто назло своей мудрости, второй уже раз взваливший на плечи непосильную ношу СВОБОДЫ. Как бы часто полковнику ни приходилось говорить с Масудом, каждый раз его заново удивляло, что тот говорит будто бы с ним, и простые, ясные слова подбирает, и смотрит в глаза, но в то же время будто бы и не с ним, и слова эти сказанные взлетают в небо пушистыми облачками и лишь там обретают свое полное и общее значение.

– Значит, такова его воля.

Ахмадшах больше ничего не произнес, ни звука, но Шах Нияз прояснил полковнику, что после провала Абдуллы ему, Курому, самому предстоит возродить то, что он не смог сохранить. Так и сказал. И улыбнулся, черт.

Именно это недоверие, нет, не недоверие, а разочарование в нем, в том, с кем они начинали путь, взбесило полковника. Но он и понимал – очень долгая война, и проверенные люди износились, кто – как одежда, кто – как металл, что может треснуть изнутри. Он понимал их, но от того злее кипел в нем опасный паровой котел.

– Лучше бы он там сгинул, – так и выплюнул Курой черную злобу-слюну в Абдуллу. И отвернулся, сжал пудовые кулаки.

Ему хотелось уйти одному в горы, отправиться в первую же вылазку с первой же разведгруппой. Нет, он послал бы перед собой Горца и подгонял бы его, нечестивого, пинками под сухой зад… Но вместо этого ему предстояло долго разговаривать с гонцом, животворцем его позора, кропотливо разбираться за одним с ним столом, смотреть в недобрые угольки глаз агента, вдыхать воздух, вышедший из его гортани, – все это предстояло ему в течение долгих часов до отправления в дорогу. Предстояло, чтобы узнать, что же такое случилось по ту сторону когда-то несшего смерть, а теперь дающего последнюю надежду Пянджа.

Бородач Нияз не напрасно смеялся, наблюдая, как Курой стирает себе от ярости зубы в белую крошку. Он давно знал полковника. Знал, что тот не успокоится, пока не решит задачу.

– Теперь он русских из-под земли вытащит, – успокаивал он пребывающего в волнении Масуда.

– Из-под земли не вытащит. И незачем нам их из-под земли тащить. Нам не кроты нужны, а зрячие.

Ахмадшах готовил наступление своих моджахеддинов не на Тулукан, как ожидали талибы, а на Баграм, откуда, по сообщениям разведчиков Шаха Нияза, были сняты танки на укрепление позиций у Пянджа. Аэродром в Баграме защищал небольшой отряд пакистанцев и талибская милиция.

Масуду не нужен был Баграм, ему неоткуда сейчас было ждать самолетов. Но что требовалось ему больше воздуха – это успех, хоть маленький, хоть временный, хоть на один день или час. Баграм не нужен был Масуду, но в мире, в России, в Азии, в Индии, в Китае – везде, откуда можно было ждать оружия, знали название стратегически важного пункта «Баграм» – спасибо шурави, прославили это имя. Что ж, на сей раз Ахмадшаху надо было платить жизнями верных ему бойцов за «рекламу».

Перед тем как полковник отправился в путь, военачальник уже фактически усопшего правительства Раббани еще раз говорил с Каримом. Он все-таки решился рассказать старому сподвижнику своему о наступлении, пренебрег предостережениями Шаха Нияза о том, что не стоит обременять Курого важными, но лишними сведениями перед опасной дорогой. Он уже пожал полковнику на