Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Ночь, черная, как звезда, повернувшаяся тенью к солнцу,

Раскрыла свои глаза, блеснула зрачками лунной кошки,

Как медяками на веках мертвеца.

Нет, ни мне, ни тебе не обмануть этих век лукавца,

Отлившего бережно гонца из свинца,

Что задумчиво капает кровью в ущелья полынную ложку.

Ночь, черная, как звезда,

Раскрыла свои глаза, блеснула зрачками лунной кошки.

Он улыбнулся, морщинки на лбу сложились гармошкой. Он отдал листок полковнику и сказал еще:

– Не был за границей. Всему свое время, и каждому свое место… А ты снова в Москву, Карим. Моджахеддины надеются на тебя, полковник.

В пути Курой-Карим много думал о Масуде. О Масуде, о его напарнике-двойнике Назари, подтверждающем своим бытием симметрию земного мира, в существовании которой настойчиво уверял когда-то его учитель, его дядя Пир аль-Хуссейни. Он думал об учителе, который, видимо, нарочно, исходя из своих высших соображений, из видения здания будущего, разделил пути учеников-племянников и направил одного искать соль земли в Кабул, а другого – к Назари. Думал о себе, частичке, песчинке соли, отделившейся от целого и движущейся по извилистой кривой судьбы, вроде бы принятой им как своя, но все же будто бы чужой.

Вот Масуд. Ему сорок семь. Он был такой же и в двадцать семь – полковник хорошо помнил коменданта Масуда еще с восьмидесятого года, тот же печальный взгляд, как упрек, что не дают сменить автомат на перо и бумагу, то же неистовое желание чистой свободы, узкий шрам золотого сечения, рассекший землю между фанатиками и циниками. Он знает, зачем он здесь, знает, что у симметрии должна быть ось – он и есть эта ось, эта неподвижная твердыня духа и тела.

Вот Назари. Его Курой видел давно, в том же восьмидесятом, а то и раньше, но слухами о его делах полнилась афганская земля. Ахмадшах грыз русским горло в Панджшере, Назари со своим отрядом наемников – в Хосте. Масуд создавал школы, комитеты по труду и распространению пищи, Назари под носом у шурави строил лазареты в пещерах, открывал попечительские фонды для черных от горя вдов и матерей ветеранов, павших героев джихада. Панджшерский Лев взял Кабул, и, отдав щедрым жестом власть «посвященным», политикам, вождям, муллам, так и не добрался до пера, оказался в самом центре их склоки, их гражданской войны, ставшей потом называться войной с талибами. Назари тем временем создал государство без границ, всемирный Университет священной войны в самом логове тех же талибов – Аллах окончательно развел их пути на земле. Окончательно? Нет, Аллах улыбался, он осуществлял свою волю с иронией к сильным мира сего, насмехался над ними, используя слабых: он сделал Масуда другом своих врагов, он сделал Назари врагом своих друзей. Русские слали Ахмадшаху оружие, они смотрели на него с надеждой, а американцы тем временем боялись прилежных учеников джихада пуще чумы и объявили за голову Назари, своего бывшего подопечного и героя миллионы. «Родивший ветер пожнет бурю», – так говорил ему русский майор, прозвавший его с легкой руки Курым. Отчего он избрал того майора? Песчинка белой соли?

Полковник Карим, племянник и бывший телохранитель великого аль-Хуссейни, был ровесником Ахмадшаха и Назари, но до сих пор оставался лишь полковником под чужим иностранным именем. «Имя может родить судьбу, но судьба может поменять имя», – так учил его Хуссейни, давший ему судьбу-дорогу. Теперь могло прийти его время, теперь от него зависела судьба народов: Карим чувствовал, что на сей раз с его именем связана задача большая, чем просто поиск оружия, чувствовал это столь же верно, как то, что нельзя было Горцу идти сразу к Курдюму. Только на сей раз ощущение было большее, куда большее, захватывающее… Что-то случится, закрутится, сгустится вокруг него – это чувство, сродни религиозному экстазу, охватило полковника после слов Масуда.

2000 год. Москва

Крыса

Сведений о Картье по-прежнему не было никаких, но Кошкин считал, что дело движется успешненько.

– Успешненько, – так и сказал он Миронову, встретившись с ним и Рафом на площади возле Политеха. Погоды стояли не теплые, ветреные, но ясные, и трое старых боевых соратников, застегнув плащи и приподняв воротнички, решились пройтись до Ильинки.

– Я там кафе знаю тихое. Наша точка, и водка не паленая, – выступил инициатором Вася.

– Вот это дело, пройтись, – охотно согласился Шариф, – а то с сидячей работой за два месяца, как из отпуска вернулся, – пять кило. И все вот здесь собираются, паразиты. Как вы, Андрей Андреич, скажете, в подбрюшье.

Миронов молча ощупал руками, опущенными в глубокие карманы, свои изрядно оплывшие бочки. Осмотр не прибавил оптимизма, но по пути он восстановил баланс эндорфинов, просчитав, насколько лет были моложе его спутники, тяжело дышавшие ему в спину.

– Андрей Андреич, вы что, ух-ух, никак по утрам и джогинг делаете? Ух-ух…

– Джогинг, Вася, не делают. Это он нас делает, – уклонился Миронов от ответа.

– Не бегите вы так, в самом деле. Аллах с ними, с килограммами рафовыми. Не прогулка, а забег какой-то. Бег в мешках. Так, Андрей Андреич, не ровен час, ваш Картье меня переживет…

– Когда на земле пройдет череда катаклизмов и человечество примет новый лик, как напишет классик Игорь Балашов о нас в своем многотомном труде, то туда, в новое общество, возьмут из старого нашего мира всего три вещи, – провозгласил Андреич, усевшись на стуле в подвальчике с блестящим, как кухонная стена, кафельным полом и такими же кухонными неспешными официантками.

– Ну, первое понятно. А остальное неважно.

– Что понятно?

– А то, с чего сейчас начнем, то первым и возьмут. Беленькую холодненькую. – Васина уверенность в будущем была непоколебима.

Раф поморщился. Кошкин вновь начинал раздражать его.

– А о чем он кропает, это ваш дух? Вы говорили – о Чечне? Журналист? Для немцев?

– О! – Миронов хлопнул по колену своей кепкой, словно желал прибить сидевшую там муху. – Это бестселлер! Про нас.

– Какой же бестселлер в томах, Андрей Андреич! Вася книжку толще устава уже не осилит! Близорук-с!

– О нас… О нас есть, что написать… Участники поворота, можно сказать, Истории. Так вы говорили, Андрей Андреич? Это я прочту. И даже прочитаю. Чай, не Шопенгауэр, нормальный парень, говорите. Может, писателю этому материалы подбросить? У меня все бумаги по моему подшефному батальону в порядке.