Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

— Спутать? — мрачно спросил Маронко. — Не веришь, можешь сам сходить, посмотреть — он в гостиной.

Все опешили. Осипшим голосом Хромой переспросил:

— Он здесь?.. Его... Его привезли сюда?

Никогда раньше Саша не видел Маронко в гневе. Он медленно поднял голову, и темные глаза сверкнули так,

Что всем стало здорово не по себе. Этот взгляд был страшнее оскала Цезаря.

— Да. А куда я должен был его привезти? — Начав спокойно, он сорвался в крик, лицо его исказилось. — Куда, черт бы тебя подрал, я должен был его везти? Куда я должен везти человека, который встал на мое место?! Который ответил за меня?! Человека, который за сутки знал, какая смерть его ждет, и доигран до конца? Я должен был оставить его в морге, так?! Пусть бы и дальше эти собаки делали с ним все, что хотели? Пойди, посмотри, как он изуродован! Его мать не узнала, ты понимаешь, что это значит?! Твари, я всего ждал, но не этого... Ведь уже в Серпухове договорился — при худшем обороте его признали бы не-вменяемым, но жив он остался бы. — Он помо. лчал. — Саша, у тебя сигареты далеко?

Саша молча достал «Кент», щелчком отправил пачку вдоль поверхности длинного журнального столика. Вообще-то считалось, что Маронко бросил курить, когда узнал, что болен раком, но время от времени он хватался за прежнюю игрушку,

В принципе все понимали, что неосторожный вопрос Хромого продиктован не страхом привлечь внимание милиции таким шагом. Это просто было слишком неожиданно; в то же время сразу стало ясно, насколько болезненно воспринимал случившееся Маронко. Арест Артура был ошибкой, это стало ясно давно, и Маронко проклинал себя за то, что позволил Артуру утоворить совет на эту жертву. Она была лишней, даже вредной — можно было обойтись без спектакля с подставным лидером. Маронко считал это одной из своих крупнейших ошибок, делал все для того, чтобы повернуть время вспять, вернуться к исходной точке, избежать потерь. А теперь, когда Артур погиб. Маронко не мог простить себе этой нелепой смерти. Когда к нему вернулось привычное хладнокровие, он вновь заговорил:

— Вчера вечером я получил его прощальную записку. Он написал ее неделю назад. Из беспредельной хаты, где его, кстати, уважали, его перевели на лак называемый карантин. Маляву передали сначала Аспиранту, который к тому моменту уже знал все подробности, и он переслал ее мне. В той камере находилось десять человек и опущенный, которым была обещана свобода, и семеро, включая

Опущенного, ее получили. Четверо мертвы — троих, как я понял, Артур уложил, одного на ночь перед освобожден и ем поселили в общую камеру. Утром из камеры вынесли куски. В Бутырках они объявлены вне закона.

— Мы, наверное, тоже так сделаем? — спросил Белый.

— Мог бы не задавать дурацких вопросов. Эти шестеро — опущенный не в счет — вне закона по всей России. Мало того, самыми первыми, даже вперед меня, об этом узнали в Измайловском союзе, и ночью Гончар сообщил мне, что одного они поймали. Остальные пятеро в бетах. Но дело не только в них. — Он сделал паузу. — Мы не трогаем людей, работающих в правоохранительных органах. Никто из наших не связывается с ними. Перестрелка, устроенная Аспирантом, и судья Муравич — исключение. До сих пор мы во всех многочисленных столкновениях с ними вели себя значительно корректнее тех же измайловских. Вплоть до того, что в некоторых случаях мы шли на сотрудничество; как при инциденте в Ясеневе, когда Саша «брал» банду наркоманов.

Все с недоумением посмотрели на него, ему пришлось пояснить:

— На фиг мне нужна куча спятивших убийц под боком? Они аптеки по всему району кровью залили, а местные опера по этому поводу мое алиби проверяют — они давно на меня косятся, с тех пор, как я осмелился прописаться один в трехкомнатной квартире, А мне их излишнее внимание нужно, как рыбке торпедоносец, — у меня дома оружия на небольшой гарнизон хватит. Когда эти придурки открыли стрельбу в моем подъезде, да ехце и во время драки со мной же, что мне оставалось делать? Соседи вызвали наряд, и, если бы наркоманы смылись, за жабры взяли бы меня. Я выбрал меньшее из двух зол и предпочел работать в связке с операми возможности круто погореть.

На самом деле все это произошло из-за Таньки Кудрявцевой. Они вчетвером — Саша, Мишка, Яковлев и ВДВ — играли в преферанс, когда позвонила Танька и напросилась в гости. Времени было уже что-то около одиннадцати вечера, и он пошел се встречать, а заодно и ребят проводить. Обычно Танька приезжала на такси, он дожидался ее у подъезда, расплачивался за машину, и все проходило нормально. А в тот вечер ее почему-то потянуло на

Метро. И где-то по дороге к ней — девчонка красивая все- таки — привязалась эта банда совершенно одуревших «красавцев». Танька успела добежать почти до его дома — он увидел ее. Конечно, они вчетвером рванули ее выручать.

До тех пор ему не приходилось драться с обколотыми наркоманами. Их было человек пятнадцать — против четверых. Они абсолютно ничего не соображали, не чувствовали боли — их сбивали с ног ударами, от которых лошадь померла бы, а они поднимались, как куклы-неваляшки. Как назло, ни у кого из ясеневцев не было при себе стволов, только ножи у Яковлева и Соколова. Их четверых загнали в подъезд, окружили — часть наркоманов поднялась на лифте, — взяли в клещи.

И у них-то пушки были. Лупили они из них наобум, куда придется. Саше тогда крупно повезло, что ни его, ни кого-то из ребят всерьез не задело шальной пулей — наркоманы были не в том состоянии, чтобы бить прицельно. Хорошо еще, что жители догадались вызвать милицию.

Наряд милиции прибыл как раз вовремя: если у Саши с Соколовым, оборонявшимся от наступления снизу, положение было еще более-менее сносное, то Валерке и Андрею на верхнем этаже пришлось совсем худо. В других условиях Саше нравилось наблюдать, как Соколов и Яковлев — два фаната холодной стали — отрабатывали приемы боя на ножах, но тогда он остро пожалел, что только наблюдал за ними. Сталь сверкала молниями, но было бы лучше, если бы этих молний было четыре,