Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

и привезем. Пусть даже в прессу попадет отчет о наших безобразиях — чем больше шума, тем лучше, тем большее ко-личество людей крепко призадумается: так ли мы слабы, как им того хотелось бы? Я уже не говорю, что за такой бардак в центре Москвы полрозыска разгонят, что опять же нам на руку. Расклад получается такой: разведка ищет, отловом и конвоированием будет заниматься Шура, Белый охраняет, а далее — Борис со своими мастерами. Продавцов найдете. Саша возьмет на себя вывоз останков и, — он еле сдержал смех, — отлов бродячих собак. С этим все ясно. Осталась без внимания наша многоуважаемая милиция. Так вот, друзья мои, в число жертв пролонгированного теракта попадают еще работники тюрьмы, без ведома и пособничества которых нельзя было убить Артура, а также следователь и человек — или несколько человек, — отдавшие этот прихаз. Вот тут нужна очень большая осторожность й осмотрительность, потому что под следствием более двадцати человек наших. Костя, информационная база по милиции — целиком под твою ответственность. Работники тюрьмы... Вахо, что ты думаешь по этому поводу?

— Что? Это очэн просто. Их же нэ надо убивать напоказ? Мои люди подождут, пока они будут нэ в форме, и прытворятся грабытэлями.

Да, наверное, это будет идеальный вариант. Действительно, не стоит ментов убирать наглядно, лучше тихо и незаметно, под видом попытки ограбления. Кому надо — поймет, что это была месть, но доказать ничего не сможет. И лучше, если за это возьмется Вахо, — никто не припишет деяния «лиц кавказской национальности» разгромленной белясвской группировке. Лишний довод в пользу той мысли, что за смерть одного лидера мстит весь московский криминалитет.

— Со следователями будет заниматься Саша, — сказал Маронко. — Понятно почему?

— Мне, собственно говоря, без разницы. Приказ есть приказ, — ответил Саша, хотя прекрасно все понял: из-за банды наркоманов. Он должен делом доказать, что у него нет близких друзей среди ментов. Чертова Танька, понесло ж ее тогда общественным транспортом добираться. — И сколько у .меня времени?

— Достаточно. До Нового года, даже желательно где-то в декабре.

— Ничего, если вместо явного убийства они «покончат с собой» или умрут от белой горячки?

— Без разницы. Важен результат.

Саша кивнул. Маронко устало потер глаза пальцами, вздохнул:

— На данный час у меня все. И на ближайшую неделю забудьте о всех ссорах и спорах. Семь дней — траур. К нам никто не полезет — у всех совесть есть, в дни траура нас не потревожат, не лезьте только сами. Похороны послезавтра, отсюда выезжаем в восемь утра, в девять — отпевание, из церкви — на Хованку. Естественно, никто никого не приглашает, придут те, кто считает необходимым отдать последний долг. Сережа, — он повернулся к Лекарю. — Ты, когда в морге работал...

— Умею, — перебил его Серега. — И обмывать, и одевать, и грим накладывать, чтобы повреждения на лице скрыть. Мне сейчас остаться или потом приехать?

Мишка толкнул Сашу под локоть, передав блокнот. Вот, оказывается, чем он все это время был занят — четыре исчерканных листочка, и на пятом написано звучное чет-веростишие. Надпись на надгробье... Саша отогнул нужный лист, протянул блокнот Маронко. Тот кивнул:

— Да, это значительно лучше нашего первоначального варианта.

Вее расходились. Саша прошел в гостиную, где на разложенном столе находилось накрытое простыней тело. Только сейчас Саша заметил, что Артур был невысоким, как Маронко, и почти таким же худым. С таким чувством, будто вторгается в запретную область, он осторожно откинул простыню с головы.

Спутанные, влажные волосы, кожа восковая, будто это кукла, а не человек, мертвые глаза видны из-под полуприкрытых век, везде — бледно-голубые размывы кровоподтеков. Шов до самых ключиц — след вскрытия. Приглядевшись, Саша заметил, что вскрыта была и черепная коробка.

Странно, он смотрел на труп и никак не мог поверить, что видит мертвого Артура. Как же так? Он совсем другим был... И холодная ярость копилась внутри.

Он протянул руку, опустил веки до конца, поймав себя на ощущении, что не испытывает ни отвращения, ни суеверного страха, прикасаясь к остывшему телу. Он знал Артура, но на столе лежал не он — его здесь не было.

Чуть позади стояли Соколов и Яковлев, молчали. А что тут можно сказать? В коридоре послышались шаги, в комнату вошли Маронко и Серега. Маронко подошел к столу с другой от Саши стороны, помолчат, патом задумчиво сказал:

— Вот так в результате ошибки уходят люди, замену которым уже не найдешь. Можно найти хорошего работника, но нельзя найти Артура. Не второго, не копию, а этого. — Он надолго замолчал, отошел к окну и заговорил вновь только через несколько минут: — Семь лет назад, летом, ко мне пришел школьный учитель физики Артур Рэмович Свиридов. Я был очень удивлен его визитом и еще более — его предложением. Он полагал, что из него выйдет прекрасный наемный убийца — тогда еще не было в ходу слово «киллер». Фанатик, обладал ни й редким для людей такого типа качеством —"острым умом. Я не могу сказать, что понимал его до конца, и даже не предполагал, что он в своем служении идее заходит т ак далеко. Такие люди долго не живут, и, может быть, в этом их счастье — слишком много самопожертвования, слишком много сил требует такое служение. И когда наступает разочарование — неизбежный спутник чересчур сильной любви, фанатизма, —

Они обнаруживают, что в старой жизни у них ничего не осталось, а для новой нет сил. Преданность отнимает у человека все, и для Артура даже в какой-то мере лучше, что он умер раньше. А разочаровался бы он обязательно — он жил идеей мафии и мафией называл структуру, которая от банды ушла всего на один шаг. Он был редким человеком. А мы? Мы только теперь, когда его нет, поняли, кого потеряли. Но почему мы разглядели его лишь тогда, когда он пошел в тюрьму? Ведь он не изменился от этого, но почему-то раньше мы его не замечали. Что имеем — не храним...

— Сергей Иванович, — негромко окликнул Лекарь. — Я извиняюсь, что перебиваю вас, но у меня дельный совет.

— Да? — Маронко будто очнулся.

— Его нельзя здесь оставлять.

— Почему? Думаешь, запах появится?

— Не в запахе дело, хотя и это тоже. Он пролежат неделю в морге, его держали в «морозилке». Еще немного, он оттает и... Здесь уже мокро,