Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

были окружены покровом таинственности и о которой по Москве уже поползли слухи один страшнее другого. Вот они, десять молодых ребят, чьи лица еще не застыли в привычной маске жестокости — следствии кровавого бизнеса; десять непонятных людей во главе с Цезарем, в свои двадцать два года ставшим живым воплощением слова «кош

Мар». Они провожали своего учителя, провожали с тем уважением, с которым относились к нему при его жизни.

Губы Цезаря шевельнулись, но никто не разобрал его слов. Повинуясь внезапному импульсу, он бросил обрез в могилу и отошел так быстро, как будто хотел скрыть слезы, выступившие на глазах. И остальные последовали его примеру.

Они смешались с толпой, а вперед выступил Ученый. Ни на кого не глядя, он наклонился, взял горсть земли... Глухо стукнули камешки по доскам гроба, один резко звяк-нул, ударившись о ствол обреза. Ученый постоял, склонив голову в прощальном поклоне, потом тихо отошел.

Один за другим подходили люди к краю могилы, бросали горсти пропитанной холодной дождевой влагой земли. И никто не проронил ни слова. Зачем? Слова нужны живым, они для них и придуманы. Здесь не было нужды в .показухе, люди собрались не для того, чтобы что-то доказать другому. Они почтили память человека способом, который сочли наилучшим. Л слова... они не вернут мертвого и не утешат живого. Артура больше не было, оставалась только память о нем.

* * *

Зябко свернувшаяся в глубоком кресле Раиса казалась еще более маленькой и хрупкой. За неделю, прошедшую со дня, когда стала известна участь Артура, она потеряла много сил, и последнее время по большей части сидела неподвижно, будто находясь в полудреме. Хотя в квартире было тепло, она постоянно мерзла; Саша пододвинул электрокамин поближе к ее креслу и пошел варить кофе.

Раиса приходила к нему каждое утро и сидела до вечера. И Саша не усматривав в поведении девушки повышенного внимания к своей особе. Ей в принципе было все равно, кто находится рядом, — ей просто страшно остаться в одиночестве. Поэтому он не давал ей ни малейшего повода считать себя лишней. Даже когда ему требовалось уйти, он вызывал кого-нибудь из ребят посидеть с ней. Нельзя же бросать девчонку в таком состоянии.

Он вспомнил, как приехал к ней, чтобы сообщить убийственную новость. Как он, Кровавый Цезарь, жестокий человек, в течение часа не мог сказать ей этого. Как ему при

Шлось уставиться в окно, чтобы не видеть ее глаз. Когда он через полминуты повернулся, она сидела, закрыв лицо ладонями. Она не всхлипывала, не билась в истерике, но слезы лились безостановочно. И Саша поймал себя на невольном ощущении вины. Он остался жив, а Артур умер. Умер, чтобы спасти и его в числе прочих. Тогда он сам себе и пообещал, что не оставит девушку по крайней мере на тот период, который потребуется ей для возвращения к нормальной жизни.

О ее безопасности и материальном благополучии ему думать не стоило. Ее брат Володя уже занял положение звеньевого в бригаде Хромого; девушек, чьи братья или близкие числились в Организации, никто не осмеливался трогать. А деньги... Проблему с деньгами, оставшимися на «счету» Артура, Маронко решил просто: он разделил их между его матерью и Раисой. Раиса отказывалась, но это ничего не меняло. А Саша пытался оказать ей моральную поддержку — в ней на данный момент девушка нуждалась наиболее остро.

Она входила в число тех немногих людей, с которыми Саша постоянно был начеку. Он следил не только за тем, что он говорит, но и как — каким тоном. Он старался не ранить ее каким-нибудь неуместным жестом, стремился не дать ей почувствовать себя забытой и брошенной. За все время общения с ней он не отпустил в ее присутствии ни единой черной шутки из разряда тех, которые так часто от него слышали в других условиях. Мало того, Раиса во многом изменила его отношение к женщинам. Пустоголовые создания встречаются и среди мужчин, все недостатки рода человеческого свойственны в равной степени обоим полам. Как и достоинства. Пожалуй, Раиса избавила его от предубеждения, появлением которого он был обязан Евгении. Исключение из общего правила он делал для единиц, будучи уверенным, что достойные уважения женщины встречаются в среднем одна или две на миллион. И всех таких в Москве он уже знает и может по пальцам пересчи-тать. Теперь же он смотрел на это по-другому. А может, дело было не в Раисе — просто сам он стал старше.

Она вовсе не была такой красавицей, как Вика или Таня Кудрявцева. Обычная девушка, каких на улице — тысячи. Наверно, ее бы очень красила улыбка, но Саша ни

Разу не видел, как она улыбается. Он познакомился с ней, когда она лежала в больнице, и с того момента она была или грустной, или серьезной. Когда он услышал: «Я буду ждать его хоть пятнадцать лет», он подумал: девчонка позирует, играет на публику. Где это видано — ей семнадцать лет тогда было, и чтобы она сумела провести лучшие годы своей жизни в одиночестве? Однако через два месяца он уже ничуть не сомневался, что Раиса дождется Артура. И вот... Не пятнадцать лет — меньше года, и она рассталась с надеждой.

Тогда, после поминок, мать Артура увезла Раису к себе, решив, что первую, самую тяжелую ночь им лучше провести под одной крышей. А на следующее утро девушка по-просила у Саши разрешения приехать к нему.

Она мало говорила, молчала целыми часами, и в ее поведении Саша узнавал сдержанность Артура. Ей было невыносимо тяжело, но она пережигала боль в себе, не пытаясь разделить ее с окружающими. Саша жалел девушку, как беспомощного больного ребенка. Впрочем, она им и была — восемнадцать ей должно исполниться только в ноябре. В том возрасте, когда другие девчонки расцветают, только начиная познавать радости жизни, Раиса лишилась всего — опоры, надежды, цели и смысла существования.

Сварив кофе, он поставил чашечки на поднос, принес в комнату. Раиса сидела, глядя невидящими глазами в окно. Два раза пискнули часы, сигнализируя, что уже пять. Саша пододвинул поднос, чтобы ей не пришлось тянуться за чашкой через весь стол.

Какие у нее бьши пальцы — тонкие, кожа бледная, полупрозрачная... Саша посмотрел ей в лицо. Да, изменилась она очень сильно — осунулась, под глазами залегли черные тени, уголки губ скорбно опущены. Увядший бутон. Призрачную, синеватую ее бледность еще более подчеркивала траурная одежда.

Звякнул телефон. Подходить или нет? Саша бросил косой взгляд