Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

место в тюрьме. Потом с работы пришел отец, заявил, что ту, которая связалась с бандитами, он не желает называть своей дочерью, и мне не место в его доме. Я и ушла. До утра на лестнице посидела, а утром — к тебе.

Знакомая ситуация. До боли. Саша никому не пожелал бы оказаться в таком положении.

— Надо было сразу ко мне ехать, хоть ночью. И куда ты в таком случае сейчас собралась?

— Не знаю. Может, у кого-нибудь из подруг переночую.

— Отменяется. Подруг, которые живут с родителями, ты стеснить не боишься, а я живу один в трехкомнатной квартире, и ты мне помешаешь?

— Но, Саша, я и так у тебя столько времени отнимаю...

— Замяли этот вопрос. Считай, что я заставил тебя остаться. Силой. Я не выпущу тебя из квартиры, а если будешь возмущаться, то запру в комнате. А почему ты просила не говорить Володьке?

— Он так ожесточился за последние полгода... Я боюсь говорить ему о неприятностях, потому что он сразу лезет разбираться. Будь это посторонние люди, мне было бы все равно, но ведь это родители.

— Исключено. С родителями он разбираться не будет, это табу. С отцом — еще туда-сюда, но мать он не посмеет не то что ударить — даже словом обидеть. Это святое. Если он подерется с отцом, это ерунда. Отец — мужик, и сын — мужик, так что ничего страшного, хотя факт неуважения многим не понравится. Но если он поднимет руку на мать, Хромой лично выдерет его, как Сидорову козу. Что ты! Мать может со своим сыном делать все, что ей нравится, — если она с ним плохо обращается, значит, он того заслужил, значит, он дурной сын. Но сын не имеет права ничем задевать ее достоинство. А сказать надо.

— Саша, я же просила!

— Рая, а как ты намерена мириться с родителями? Я бы поговорил с ними, но не могу вмешиваться в ваши семейные дела! Не волнуйся, я правильно поговорю с Володей, все в порядке будет. А сейчас ты пойдешь спать.

Почти силой он отвел ее в маленькую комнату. На его взгляд, там было вполне удобно и уютно. Помог ей разложить диванчик, кинул одеяло, подушки, постельное белье. И ушел на кухню.

Когда он через полчаса тихонько приоткрыл дверь, она спала. Повернулась спиной к двери, свернулась клубочком, до ушей закуталась в одеяло. И почему-то Саше показалось, что не одну ночь она проведет в его квартире, хотя он не имел ни малейшего представления о том, как сложатся их отношения в дальнейшем.

* * *

В десять часов угра центральные улицы Москвы обычно уже запружены народом. Все спешат, никому нет дела до окружающих. Улица Петровка не отличается безлюдьем, но здесь прохожие позволяют себе проявить любопытство. Они с интересом поглядывали на окна знаменитого здания с табличкой «38», будто пытаясь угадать, раскрытием каких чудовищных преступлений заняты люди, работающие в этом здании.

Солнце, такое редкое в конце октября, радовало своим блеском, но уже не давало тепла. И ничто не предвещало очередной зверской выходки бандитов...

Две машины — «рафик» маршрутного такси и «ПАЗ» с областными номерами — двигались от ЦУМа параллельно друг другу. Подъезжая к известному всей стране зданию, они внезапно начали оглушительно сигналить, а затем блокировали движение на своей полосе проезжей части, встав поперек дороги в тридцати метрах друг от друга. Это про-изошло буквально напротив проходной, на глазах дежурных...

Двое людей в масках в течение долей секунды вытряхнули на мостовую содержимое трех пластиковых мешков, привезенных в микроавтобусе. Кровь, кости, и, самое страшное, — во все стороны раскатились человеческие головы... Из открытых дверей «ПАЗа» с визгом и лаем вылетела целая стая тощих бродячих псов. И никто не обратил

Внимания на бросившихся наутек трех людей в масках — шокированные очевидцы не могли оторвать взглядов от ободранных собак, остервенело рвущих на части человеческие останки. А может быть, объятые паническим ужасом люди шарахнулись от зверей в человеческом облике, невольно освобождая им путь для бегства.

Воздух оглашался визгом, лаем и рычанием собак, дерущихся на куче кровавых ошметков. Летели клочья шерсти, собаки торопливо заглатывали еще теплые внутренности недавно убитых людей. Многих очевидцев одолели приступы неудержимой рвоты; толпа собралась мгновенно. Только через десять минут милиционеры сумели взять ситуацию под контроль. Место трагедии было оцеплено, людей и транспорт заворачивали за сто метров. Кое-кого из прохожих и водителей пришлось доставить в больницу — сильнейшее потрясение требовало помощи психиатра.

Всех собак милиционеры были вынуждены застрелить. Осатаневшие псы, попробовавшие человечины, в дальнейшем могли стать убийцами. К полудню движение транспорта и пешеходов было восстановлено.

Москва содрогнулась. Такого вандализма столица не видела, наверное, со дня основания. Газеты кричали о беспримерной наглости бандитов, осмелившихся привезти обезображенные трупы четырнадцати человек прямо к зданию ГУВД. Простые обыватели боялись после наступления темноты выходить на улицу — на милицию надежды больше не было. Бандитам потребовалось всего несколько минут, чтобы до основания разрушить веру граждан в защитников-милиционеров. Если подонки позволяют себе такое в центре Москвы белым днем, то чего же ждать на городских окраинах ночами?!

А что, в самом деле, милиция? Личности четырнадцати человек, чьи останки послужили кормом для собак, были установлены очень быстро, и детали преступления также удалось легко выяснить. Среди погибших было шестеро, за полтора месяца до этого одновременно освобожденных из мест лишения свободы, а остальные восемь человек по-страдали за то, что предоставили им кров вопреки пожеланиям воровских авторитетов. Любопытно, что среди убитых не было ни женщин, ни детей — только мужчины. Пре-ступление это стояло в непосредственной связи с событием, произошедшим в середине сентября. В следственном изоляторе Бутырки при невыясненных обстоятельствах погиб находившийся под следствием главарь так называемой беляевской группировки. Криминальный мир Москвы устроил ему пышные похороны со стрельбой и помпезными клятвами отомстить.

Осведомители были на редкость единогласны в своих показаниях. Они докладывали, что на кладбище в тот день собрались представители всех крупных группировок Москвы, в том числе и состоящих из «гостей столицы», и все более-менее известные воры в законе. Но, как только разговор касался подробностей, решительно у всех осведомителей пропадало желание откровенничать. На мостовую перед зданием ГУВД не хотелось никому.

После похорон один за другим начали пропадать люди, чьи останки обнаружились солнечным субботним утром... Свидетели похищений существовали, но их как бы и не было, потому что они наотрез отказывались давать показания — «сажайте, но ничего не