Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Она позволила Мэгги опуститься вдоль бока.

Потом еще раз присмотрелась, прищурившись. Форма задних фонарей была довольно необычной. И совсем недавно Блок уже видела такие же огни.

На «Ягуаре» Рэндала Корна.

Когда машина скрылась за деревьями, Блок выругалась, а затем вернулась к дому.

Прежде чем предпринять что-либо еще, она порылась в кармане и достала пару латексных перчаток. Натянула их и протерла то место на двери, в которое постучала. Затем попробовала входную дверь. Та была открыта. Если в доме находился кто-то еще, то вряд ли он был готов встретить ее с распростертыми объятиями. «Магнум» опять выскользнул из кобуры у нее на поясе, и она, опустив его стволом в пол, проверила сначала гостиную с кухней, а затем каждую комнату в доме.

Чисто… Чисто.

Блок ни к чему не прикасалась, двигалась медленно и бесшумно. В комнатах царил полный порядок, все было на своих местах. За исключением хозяйской спальни. На подушке лежало письмо. Она прочитала его и положила обратно на кровать. Письмо было от покойной жены Ломакса, Люси. Нечто подобное наверняка должно было поразить ее скорбящего супруга в самое сердце. Блок не была лично знакома ни с Люси, ни с Ломаксом, и хотя считала последнего настоящим подонком, была тронута этим письмом.

Спустившись вниз, Блок немного постояла в дверях гостиной, не спеша оценивая обстановку. Если появится какая-нибудь машина, она сразу ее услышит. Так что стоило рискнуть.

В момент смерти Ломакс сидел на диване. Пистолет лежал рядом с его правой рукой. Рукоятка его располагалась всего в нескольких дюймах от его пальцев. Как будто он просто разжал их и уронил пистолет на подушку рядом с собой. Склонившись над ним, Блок резко втянула воздух из дула. Из пистолета совсем недавно стреляли.

Стоя над Ломаксом, она попробовала заглянуть ему за спину. Кровь и мозговое вещество виднелись не только на стене позади него, но и на диване. Вообще-то большая часть брызг пришлась на основание шеи Ломакса. Входное отверстие темнело в самом центре лба.

Для всех, кому предстояло появиться на месте происшествия, это будет самоубийством. Шериф только что потерял жену и нашел письмо от нее. Нехорошее письмо. Любой опер помножит два на два и квалифицирует это как классический случай суицида. Ломакс будет далеко не первым копом, получившим в итоге пулю из своего собственного ствола. Обычная история. Вот как все это выглядело.

Даже если бы Блок и не знала, что в момент выстрела в доме наверняка был кто-то еще и что этот «кто-то» очень быстро уехал, то все равно сочла бы эту сцену сфабрикованной.

Пуля вошла в тело в области лба и вышла у основания шеи. Внутричерепная баллистика – это вам не бином Ньютона. Пуля обычно летит по строго определенной траектории, если только ее не собьет с пути что-нибудь очень твердое.

Блок взяла Ломакса за плечи и слегка оттянула его тело вперед. Среди темного мозгового вещества на спинке дивана тоже виднелось отверстие, соответствующее выходному отверстию на задней части шеи.

Если Ломакс сам вышиб себе мозги, то, выходит, откинулся на спинку дивана, запрокинул голову, глядя в потолок, приставил пистолет ко лбу и нажал на спусковой крючок.

Нет.

Все было совсем не так. Ломакс смотрел вверх на направленный на него пистолет, когда кто-то другой нажал на спусковой крючок. Если курок спустил Корн, то, хорошо знакомый с работой местной криминалистической лаборатории, наверняка как следует протер оружие, прежде чем бросить его на диван рядом с Ломаксом.

Блок вернула тело в прежнее положение на диване, отступила назад и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она остановилась.

Письмо так и осталось наверху. Подумав, что оно может пригодиться, Блок развернулась и поднялась наверх, чтобы сфотографировать его на телефон.

Опять спустившись вниз, она осторожно закрыла входную дверь, а затем переключила внимание на хозяйственные постройки – большую, нечто вроде рабочего сарая, и другую, поменьше. Для начала выбрала ту, что по-больше.

Поиски не заняли много времени. Хоть мастерская и была заперта на висячий замок, в ней имелось маленькое окошко. Посветив фонариком, Блок заметила в углу то, что на первый взгляд напоминало гроб с поднятой крышкой. Естественно, это был не гроб. Это был морозильник. И на слое льда на крышке осталось красное пятно.

Именно здесь и был спрятан труп Коди Уоррена. Вероятно, его серый внедорожник тоже стоял здесь.

Любое сочувствие, которое Блок могла испытывать к Ломаксу, быстро улетучилось. Она села в машину, завела мотор и быстро уехала.

Глава 44

Корн

Корн осторожно опустил иглу на пластинку. Из динамиков донеслось знакомое шипение и пощелкивание, а затем – первые такты любимого музыкального произведения Корна – бетховенской сонаты № 32 до минор [312] в исполнении Йорга Демуса, играющего на рояле работы мастера Графа, некогда принадлежавщем самому Бетховену. Запись была сделана в 1970 году, во время концерта в Бонне, посвященного двухсотлетию со дня рождения композитора.

Когда Корн впервые услышал это произведение, будучи одиннадцатилетним мальчиком, оно ему не понравилось. Звуки фортепиано были какими-то странными, словно жестяными. И только примерно через год, узнав, что этот инструмент был изготовлен Конрадом Графом специально для Бетховена, он начал слушать эту сонату более внимательно [313]. На этом этапе своей жизни Бетховен почти полностью оглох, и Граф приложил все усилия, чтобы усилить звучание фортепиано, в том числе добавил по одной дополнительной струне на каждую клавишу верхнего регистра. Некоторые части этого произведения требовали чрезвычайно сильных и быстрых ударов по клавишам. Корну нравилось представлять себе, как Бетховен изо всех сил молотит по этим самым клавишам, отчаянно пытаясь услышать тот же звук, который он сам слышал на пластинке, зная, что композитор был жестоко лишен возможности ощутить свой собственный дар.

И именно тогда Корн влюбился в эту сонату. В тех звуках, которые доставляли другим столько радости, он слышал лишь тоску и боль Бетховена. И наслаждался ими.

Именно тогда Корн понял, что он не такой, как все. Это не было целиком и полностью влиянием его отца. И в некотором смысле ему повезло, поскольку он познал себя еще в раннем возрасте. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем страдания.

Телевизора у него не было. Время от времени Корн слушал радио в машине, но не слишком часто. Иногда ему казалось, что он родился не в то время. Он читал свои книги, слушал Бетховена, Малера и Вагнера, и этого ему в