Тайна старого саквояжа - Евгений Евгеньевич Сухов

— Не ведаю, — покачала головой вторая и завороженно смотрела на первую, представляя, верно, как эти самые деньги, кружась и порхая, словно бабочки, сыплются с неба на землю.

— А я — знаю, — твердо и безапелляционно заявила первая кухарка.

Здесь, по рассказу секретного агента, его знакомец Никита Остапчук чем-то неосторожно бряцнул, и кухарки перешли на шепот, после чего Никите пришлось прислушиваться и подойти очень близко, спрятавшись за колонной, за которой стояла печь.

— Ну и откудова у нашего Яши деньги такие? — спросила вторая кухарка первую.

— Только ты, чур… Никому! — предупредила первая.

— Могила, — заверила первую кухарку вторая.

— Он нашего постояльца порешил, — недолго думая, выпалила баба. И выпучила на свою товарку глаза.

— Да ты чо? — выпучила в ответ зенки товарка.

— Точно! Помнишь этого, худого и длинного? Что в нумере с бархатными портьерами жил? — заговорщицки промолвила первая кухарка.

— Попов? — продолжала пучить глаза вторая.

— Да, Попов, — поддакнула первая. — Так вот. Сказывают, он главноуправляющим имениями графа какого-то знатного служил. Деньги ему с имениев возил в пузатом кожаном портфеле. Всегда в мае в наши меблирашки возвращался…

— Ну…

— Вот Яша наш ево и порешил. А деньги евоные, то есть графские, себе заграбастал и теперь ими, как хочет, и пользуется. Расшвыривает их направо-налево по своим полюбовницам…

— Не может быть, — ахнула вторая, и ее глаза едва не выскочили из орбит и не покатились шариками по полу.

— Может! — продолжила обличать Шибуньского первая кухарка. — Этот наш Яша все может!

— Да-а, — ошарашенно протянула вторая кухарка. — Во-от дела-а-а…

— Где он, Попов-то ентот? Он ведь, коли помнишь, завсегда в мае месяце возвращался! — задала вопрос первая кухарка и посмотрела прожигающим взглядом на товарку. — Ну, скажи мне, где?

— Нету, — ответила вторая, ответив подобным же взглядом.

— Вот то-то, нету, — снова прошептала заговорщицки первая. — Потому что гадский Яша ево порешил.

— А как же Яша мог ево порешить, ежели Попов в меблирашки-то не возвращался? — задала резонный вопрос вторая кухарка. На что немедля получила вполне резонный ответ, рассеивающий все возможные сомнения:

— Он ево, гад, ночью порешил. Попов приехал ночью с деньгами, чтобы, значит, наутро деньги господину своему отдать, поскольку не решился беспокоить графа ночью. Яша прознал про это, пришел к Попову и порешил его. Ударил по голове тяжелым. Два или три раза. Для верности. А потом закопал в саду…

— Нашем? — открыла рот вторая кухарка и снова выкатила глаза, слушая смертоубийственные страсти.

— Конечно, в нашем, а каком же? — заворчала на вторую кухарку первая. — Вот почему Попова никто не видел, как он возвернулся. Потому что Яша ево ночью убил…

Вторая кухарка продолжала охать и ахать, а первая молчала и время от времени добавляла в свой рассказ новые детали, будто сама все видела собственными глазами: как главноуправляющий Попов приехал ночью с большим коричневым саквояжем, как Шибуньский, заприметив этот саквояж, загорелся преступным умыслом завладеть деньгами и, придя в комнату к спящему Попову, убил его вывинченной из стула дубовой ножкой, ударив не два-три раза, а целых семь. А потом закопал труп Попова в саду, под старой развесистой яблоней…

Полковник Руднев, прочитав донесение секретного агента и выслушав его на словах, поспешил к Власовскому, поскольку знал, что тот принял дело об исчезновении главноуправляющего имениями графа Виельгорского Попова и взял его под личный контроль. А потом они оба поехали в меблирашки, чтобы побеседовать с их держателем Яковом Шмулевичем Шибуньским и этими двумя кухарками…

* * *

— Это черт знает что! — Яков Шмулевич был само негодование и возмущение. — Я ничего не знаю об исчезновении господина Попова! Еще вы бы спросили у меня, какое настоящее имя у Джека Потрошителя!

— А как, позвольте спросить, его настоящее имя? — строго посмотрел на держателя меблирашек помощник обер-полицмейстера полковник Руднев, задавший этот вопрос, как показалось Шибуньскому, на полном серьезе. На что, захлебнувшись от возмущения, Яков Шмулевич только и нашелся, что прошипеть сквозь зубы:

— Ну, знаете ли, господа…

— Не стоит так волноваться, господин Шибуньский, — сощурился Власовский. — Мы ведь вас только спрашиваем.

— Да, сугубо из чистого любопытства, — добавил Руднев без улыбки и даже малейшего намека на сарказм.

— А я вам только отвечаю! — тряся вторым подбородком, продолжал кипеть от негодования Яков Шмулевич. — Я ничего не знаю про исчезновение господина Попова. В дом мой он не возвращался, и где он находится в настоящее время, я не знаю и знать не желаю.

— А может, вы его в саду под яблонькой закопали? — притворно-ласково спросил полковник Руднев и наконец ядовито улыбнулся. — А денежки его, что он привез для его сиятельства графа Виельгорского, вы себе прикарманили. И теперь шикуете на них со своей варшавской любовницей.

Шибуньский приоткрыл рот. С таким выражением лица он застыл почти на минуту. Потом, сморгнув, спросил:

— А это откуда вам известно?

— Нам известно все, — твердо заверил его Александр Александрович. — Так что запираться бесполезно. Лучше все чистосердечно нам рассказать, а мы с господином Рудневым подумаем, что сможем для вас сделать…

— Но… мне нечего вам рассказывать, — почти простонал Яков Шмулевич и закрыл лицо руками.

— Ясно, — резюмировал произведенный разговор обер-полицмейстер. — Признаваться вы упорно не желаете. Хочу сразу вам сообщить, господин Шибуньский, что прямых улик у нас против вас нет, а это означает…

— Ну… Вот видите! — оторвал ладони от покраснелого лица Шибуньский. — Значит, я не…

— А это значит, что мы приложим все силы к отысканию таковых… — не дал договорить подозреваемому Власовский.

Вначале держатель меблированных комнат не понял значения последней фразы, произнесенной обер-полицмейстером. Полностью Яков Шмулевич вкусил ее значение, когда увидел полтора десятка полицейских, причем некоторые из них были с лопатами…

Весь сад был перекопан вдоль и поперек. Причем полицейские, проделав шурфы и накопав ямы, вовсе не собирались потом их закапывать, отчасти потому, чтобы было видно, что в этом месте работа производилась, а отчасти — из-за лени. Ведь обер-полицмейстер и его помощник приказывали копать, а не закапывать.

Все шестнадцать меблированных квартир были тщательнейшим образом досмотрены. Вскрывались полы, простукивались стены, отодвигались мебеля. Постояльцы с трудом потом узнавали свои комнаты, которые приводила в порядок после обыска немногочисленная прислуга Шибуньского. Несколько из снимавших комнаты граждан рассчитались и съехали, косясь на полициантов и бледного держателя меблирашек, проклинающего все на свете и в первую очередь московскую полицию.

— Вы распугали всех моих постояльцев, — в отчаянии заламывал Шибуньский руки, но Власовский и Руднев оставались невозмутимы. У них имелась версия, и ее следовало отработать. Пусть для этого и надлежало перекопать весь придомовой сад и вскрыть полы во всех комнатах доходного