Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Блок кивнула, слушая сообщение. Это был явно вызов по поводу Ломакса. Она хотела знать, как случившееся будет квалифицировано и не возникнут ли какие-либо подозрения в связи со смертью шерифа.

«…по адресу: Пичтри-авеню, четыреста девяносто один…»

Блок нахмурила брови.

– Это не адрес Ломакса. Это…

– Адрес Скайлар Эдвардс, – сказала Кейт.

Блок была уже на полпути к двери, когда я крикнул:

– Подожди! Я тоже с тобой.

* * *

В течение сорока пяти минут мы с Блок наблюдали, как Фрэнсис Эдвардс рыдает на заднем сиденье патрульной машины шерифского управления округа Санвилл. Диспетчер упомянул, что вызов связан с вероятным самоубийством, и не требовалось особых умственных усилий, чтобы предположить, что покончила с собой жена Фрэнсиса. Рядом с ее супругом сидел какой-то полный мужчина в твидовом пиджаке, который обнимал Фрэнсиса за плечи и что-то шептал ему, пытаясь успокоить. Фрэнсис был крупным детиной, и машина так и сотрясалась от его рыданий.

Судебно-медицинский эксперт как раз собирался уходить, когда к дому подъехал «Ягуар», из которого вылез Корн. Он подошел к судмедэксперту, и они о чем-то поговорили на лужайке перед домом.

– Наш выход, – объявил я.

Мы выбрались из своего вместительного «Шевроле» и подошли к Корну, стоявшему рядом с судмедэкспертом, мисс Прайс.

– Не возражаете, если мы заглянем в дом? – спросил я.

Корн повернул ко мне свое длинное тело. В уголках его глаз собрались морщинки от недосыпа.

– Чего вам тут надо, Флинн? – недовольно буркнул он. – Это совершенно отдельное дело. Оно не имеет никакого отношения к вашему клиенту.

– Вот тут вы ошибаетесь. Дюбуа не убивал Скайлар Эдвардс. Это сделал кто-то другой. Весьма подозрительно, что ее мать покончила с собой накануне суда над Дюбуа. А вдруг Эстер Эдвардс не смогла справиться с чувством вины за то, что убила собственную дочь, а затем подставила невиновного человека? – ответил я.

Корн отступил на шаг, морщинки вокруг глаз у него стали еще глубже от гнева.

– Вы же не хотите сказать, будто Эстер Эдвардс убила свою собственную дочь? – вопросил он.

– Это версия защиты, – объяснил я. – А теперь вам лучше впустить нас в дом, чтобы мы могли собрать доказательства для ее подтверждения. Если вы этого не сделаете, мне придется разбудить судью и получить судебный ордер, чтобы я мог войти и взглянуть.

– Это просто возмутительно… – начал было Корн, но не договорил. По выражению его лица я понял, что в голове у него что-то щелкнуло. Гневные морщинки исчезли, и он поджал губы, отчего они превратились в тонкую линию, однако уголки его рта предательски приподнялись в улыбке, которую он отчаянно пытался скрыть.

– Не стоит будить судью, – сказал Корн. – Ладно, идите, вы оба. Я скажу патрульным, что вы можете осмотреть место происшествия.

– Спасибо, – отозвался я, уже направляясь к входной двери. Я слышал, как Корн крикнул помощнику шерифа у входной двери, чтобы он впустил нас и позволил осмотреться, но проследил, чтобы нас кто-нибудь сопровождал.

Когда мы оказались вне пределов слышимости Корна, Блок склонилась к моему уху:

– Ты и вправду собираешься использовать это для защиты?

– Обвинять мать жертвы в ее убийстве – это, пожалуй, худшее, что мы можем сейчас сделать. Особенно если все выглядит так, будто она покончила с собой, поскольку не смогла смириться с потерей своего ребенка. Это оттолкнет присяжных. Вообще-то присяжные просто-таки навсегда возненавидят нас за такое предположение. Это просто ужасная идея. Корн знает об этом. Вот почему он и позволил нам поводить тут носом. Иначе не стал бы. Первое правило судебного процесса – это не мешать своим оппонентам совершать их собственные ошибки, а затем выставлять их на всеобщее обозрение. Корн наверняка считает себя большим ловкачом, не препятствуя нам и дальше развивать подобную теорию.

– А голова у тебя неплохо варит – в смысле, для юриста, – отозвалась Блок.

Помощник шерифа, охранявший дом снаружи, отошел в сторону, когда мы приблизились, и подал знак одному из своих коллег, чтобы тот последовал за нами внутрь и проследил, чтобы мы никак не нарушили обстановку на месте происшествия.

Стоило нам переступить порог, как ужас стал буквально осязаем. Неудивительно, что Фрэнсис Эдвардс буквально сходил с ума на заднем сиденье патрульной машины.

Эстер висела лицом к входной двери. Фотограф, работавший на месте преступления, все еще делал снимки, что объясняло, почему ее до сих пор не срезали с веревки. Судя по лицу покойной, причиной смерти было явно удушение. Глаза вылезли, превратившись в черные бильярдные шары, язык распух и свисал из разинутого рта. Розовый махровый халат распахнулся, открывая шелковую пижаму, тоже розовую. В низу живота и в паху расплывалось темное пятно. Когда мы подошли ближе, я уловил характерный запах. У нее опорожнился мочевой пузырь.

Каких-то иных отметин или следов насилия не было видно. Классическое самоубийство. Только, конечно, это было совсем не так.

Блок многозначительно посмотрела на меня. У нее это всегда хорошо получалось. К счастью для нее, она не любила лишних разговоров, а иногда, как сейчас, когда позади нас маячил патрульный, а впереди – фотограф-криминалист, было разумней не высказывать свои соображения в открытую. Но я все понял по этому ее взгляду.

Она тоже это заметила. Когда кто-то умирает, мочевой пузырь и кишечник в какой-то момент опорожняются, из-за расслабления мышц. В промежности и на животе у Эстер было мокрое пятно мочи, а не темная дорожка, стекающая по ногам. Ковер под ее висящим на веревке телом был практически сухим. Она описалась лежа на животе.

Я посмотрел, как Блок проходит мимо Эстер в гостиную. А сам поднялся наверх, стараясь не касаться перил.

На верхней площадке я повернул направо и осмотрел веревку, перекинутую через перила, несколько раз пропущенную между стойками, протянувшимися вдоль площадки второго этажа, и завязанную толстым двойным узлом. Посмотрев на поручень перил, я сразу сделал стойку. В нем виднелось узкое углубление, прорезанное веревкой. Я посмотрел на тот ее отрезок, длиной дюймов в шесть, который спускался от поручня к толстому узлу. На волокнах остались следы белой краски. Выемку на перилах, хлопья краски и ковер я зафотал на телефон.

Я увидел достаточно. Блок посмотрела на меня снизу вверх, когда я спускался по лестнице. Потом посмотрела опять. На сей раз слегка кивнув.

Мы вышли на улицу, не проронив ни слова.

К этому моменту Корн уже уехал. Мы сели в машину, завели мотор и тоже укатили, не успев обменяться и словом.

– На кухонном полу валяется мокрая сигарета, от которой исходит сильный запах