Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

У нее определенно сохранились воспоминания о больнице, о кислородной палатке, вызывавшей клаустрофобию, и об игле капельницы в руке – и все это вместе взятое вывело ее из тумана детства и привело к звериной бдительности, до сих пор определявшей ее характер. Это было чувство не то чтобы жалости к себе, но возмущения своей очевидной судьбой: маленькой, неприкаянной, всеми брошенной сиротки при живых родителях, которая даже отдаленно не была такой важной персоной, как ее брат, и никогда не будет.

После футбольных побед в средней школе Эван перешел в старшую, где легко присвоил себе звание самого высокорангового самца и стал сеять социальный хаос в соответствии со своими прихотями, которых было немало. Он ругал учителей, открыто высмеивал несчастную директрису (позже она ушла из сферы образования) и, разумеется, изводил любую одноклассницу, попадавшую в поле его зрения, наказывая хорошеньких за то, что они хорошенькие, а сереньких – за то, что они не соответствовали его личным стандартам. Такое времяпровождение продолжалось параллельно с его официальными успехами в футболе, затем в бейсболе и в американском футболе – даже он понимал, что недостаточно высок, чтобы преуспеть в баскетболе, – пока не осталось почти ни одной девушки, которая не была бы одарена его вниманием. Тем не менее девушки есть девушки – она и сама это прекрасно понимала, – так что некоторые из них возвращались за добавкой, снова и снова: упрашивая, унижаясь, заискивая перед ним.

Эван был сердцеедом, это точно. Возможно, она была слишком мала, чтобы понять масштабы бедствия в средней школе, но со временем поняла, какой психический урон терпела от него старшая школа Западного Ратленда. Девушки в слезах. Девушки, винившие себя в том, что они не могли найти путь к его сердцу. (Какому еще сердцу?) Были даже попытки самоубийства – о двух из них она знала, – и одна девушка по этой причине бросила школу. Вторая бросила школу по другой причине.

Эван Паркер. Разнузданный Сатир, неотразимый Аполлон.

Ничто из этого, однако, не колебало его родителей. Эван был светочем их семейного мирка. Эван наполнял их гордостью, когда они прогуливались и по всему Западному Ратленду, и по родному Ратленду в частности, пусть даже прогуливаться там было особо негде (об этом позаботился некий гений, проложивший по главной улице междугородное шоссе). Не сумели проколоть воздушный шар их гордости и родители одной из тех бросивших школу девушек, несмотря на то, что они давно дружили семьями, даже когда эти родители пришли к ним как-то раз под вечер, чтобы усовестить шестнадцатилетнего Эвана за бессердечие к их дочери. Их дочери, не выходившей из дома из-за депрессии. Их дочери, которая еще недавно хотела поступить в колледж и стать медсестрой, а теперь не сможет закончить шестой класс. В тот вечер они стали отчитывать Эвана, но он быстро взял ситуацию под контроль, и Анна, стоявшая на верхней ступеньке лестницы, в надежде, что ему, наконец-то, достанется по заслугам, услышала, как он сообщил, что эта девушка пользуется популярностью – даже в свои одиннадцать она понимала, что он имеет в виду, – у всей школы, и заявил, что если они ставят под сомнение его моральные устои, им (друзьям семьи, не забывайте) лучше быть готовыми к тому, что они узнают немало интересного о моральных устоях своей дочери.

Паркеры-старшие выпроводили ошарашенных родителей, а Эван вернулся в свою комнату, миновав сестру на верхней ступеньке лестницы, едва сознавая ее присутствие, не говоря о том, чтобы считаться с ее чувствами.

Быть его сестрой было само по себе нелегким испытанием.

Чего Эван вообще хотел от жизни? Этим вопросом Анна задавалась задолго до того случая с девушкой. Старшая школа – это, конечно, хорошо (при условии, что пребывание в ней связано для тебя с чем-то приятным, а не болезненным и травмирующим), но старшая школа не длится вечно – и что дальше? Нужно будет выходить в мир, пробивать себе дорогу, зарабатывать на жизнь, налаживать какие-то связи. Чего ее старший брат хотел от жизни? О чем он мечтал? На что, не имея ни намерений, ни желаний, он рассчитывал в плане повседневного существования, пропитания, времяпровождения? Насколько она видела, у него ни с кем не было значимых отношений – ни с родителями, которых он открыто презирал, ни с товарищами, которыми командовал как разудалой группой поддержки. И уж точно ни с кем из тех подобострастных девушек, пробуждавших в нем лишь мимолетный интерес, чтобы, как она догадывалась, лишь бы что-нибудь куда-нибудь им засунуть. Понятие ответственности его нисколько не заботило. Понятие целеустремленности, казалось, никогда его не привлекало. Понятие жизненных ориентиров, чтобы проложить по ним курс своего земного пути, было ему совершенно чуждо.

Что же касалось его отношения к литературе… Вы о чем вообще?

Ни разу, ни единого разу за все время, что они прожили вместе, она не видела, чтобы ее брат хотя бы взял в руки книгу, не говоря о том, чтобы читать. «Спортс Иллюстрейтед»? Пожалуй. «Ратленд Геральд»? Возможно – во всяком случае, если там был репортаж об одной из его спортивных игр (или судебный отчет, касающийся товарища по команде или знакомого). Но словесное творчество? Словесное творчество служило ему, когда надо было написать неизбежную контрольную или списать сочинение у одной из своих поклонниц. Письменное слово служило ему, когда надо было вникнуть в инструкцию по эксплуатации, если новый прибор работал не так, как ему, вероятно, подсказывали инстинкты. Она понятия не имела, как он сдавал большинство предметов; вероятно, комбинируя обаяние и списывание, хотя в числах – это она была готова признать – он более-менее разбирался. Но когда это он проявлял хоть малейшее уважение к языку, на котором говорил? Когда он выражал желание записать какие-то слова в виде предложений на странице, чтобы однажды их могли прочитать совершенно незнакомые люди, желание донести до этих незнакомых людей реальную историю, которая могла бы просветить их и развлечь, или поделиться своим озарением, которое могло бы наставить или воодушевить кого-то? Что ж, подобное случалось… никогда.

Как она однажды сказала своему покойному мужу – хотя он, возможно, и не осознал всего значения услышанного, учитывая сенсорные и когнитивные затруднения, которые испытывал в тот момент, – настораживающие литературные притязания Эвана открылись ей благодаря его странице в Фейсбуке[350], и это стало для нее неприятным сюрпризом. Эван на своей странице самодовольно заявлял о поступлении на курсы в одном колледже в Вермонте, о котором она никогда не слышала, с целью получить сомнительную степень («магистр изящных