Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

блоку, приведет к появлению законченной, пригодной к изданию… книги? И что внушало еще большее беспокойство, была ли вероятность, хотя бы малейшая, что это капитальное преображение, побудившее его поступить в Рипли и все еще побуждавшее что-то писать по возвращении в Западный Ратленд, штат Вермонт, имело какое-то, хотя бы малейшее, отношение к ней?

Да ну, нет. Ни в коем случае, не-не-не. И все же. Она не могла просто так отмахнуться от этого. Она хотела удостовериться – а лучше разубедиться – во всем сама.

Она купила машину и поехала на север, повторяя в обратном направлении путь, пройденный год назад (хотя и обходя широкой дугой округ Рэбан на севере штата), стремясь попасть в тот дом, который она надеялась никогда больше не увидеть. Ее целью было раз и навсегда выяснить, что знал ее брат или что, как ему казалось, он знал, и чего он все еще не знал о ее жизни. Это заняло у нее два с половиной дня, потому что она держалась в стороне от шоссе 95 и скоростной магистрали, где было столько камер. Возможно, она перестраховывалась, но она не видела ничего плохого в перестраховке.

Теперь это она караулила Эвана возле его – или, точнее, их – дома в Западном Ратленде, припарковав машину в кленовой рощице неподалеку от старой лесовозной дороги. В первый же вечер, дождавшись, когда он уйдет в бар, она вошла через никогда не запиравшуюся заднюю дверь, и ей не понадобилось много времени, чтобы в полной мере оценить, что он задумал. На письменном столе в ее собственной спальне (не черпал ли он в ней «вдохновение»?) лежало первое (но не последнее!) свидетельство его литературного мошенничества, направленного против нее: восемнадцать глав, напечатанных стандартным шрифтом Таймс Нью Роман, двенадцатым кеглем, с двойным интервалом, на бумаге хорошего качества, и аккуратно сложенных стопкой рядом с его ноутбуком (к сожалению, защищенным паролем). Там же лежали разноцветные папки, содержавшие черновики, с датами на лицевой стороне. В папке-гармошке были собраны заметки, озаглавленные «Воспоминания Дианны», «Воспоминания Розы» и – что ее особенно встревожило – «псих. заметки».

История получалась – закачаешься. История Эвана. Точнее, ее история, ведь это была ее жизнь, только урезанная, исковерканная, а затем низведенная до ужастика категории «Б», в котором она представала в роли развратной мужененавистницы, губящей многообещающих молодых людей, и психованной малолетней мамаши ангельской (пусть и задиристой!), однозначно трагической героини, Розы Паркер, – ее жертвы, ее жертвенного агнца.

Она сидела и читала это несколько часов в свете карманного фонарика, чтобы никто из проезжавших мимо не заметил, что в доме горит свет, попеременно то поражаясь тому, что Эван сделал это, то дрожа от гнева на него за то, что он это сделал.

Простить такое было невозможно. Никакие полумеры здесь не годились. Она не могла ни отступить, ни примириться. Его проступок теперь выстроил между ними нерушимую стену – и Эван прекрасно понимал масштаб этого своего проступка, потому что знал ее – определенно, лучше, чем он того заслуживал, лучше, чем ей бы того хотелось, и, к сожалению, ближе, чем любой другой человек на земле. Он знал, сколько всего она вытерпела, потому что сам был источником ее бед. А теперь, всецело по его инициативе, они пришли вот к этому, и если ему придется пострадать… Что ж, как и в случае со многими другими неприятностями, которых не удалось избежать, это будет досадно. Однако в этом случае страдать уже будет не она. В этом случае наказание за его плохие поступки понесет виновный.

Решение было одно – полная ликвидация.

Она сидела в своем импровизированном укрытии в роще за домом и кипела от злости. Она знала, что не стоит действовать сгоряча. Дело было слишком важным и слишком опасным, требовавшим обдуманности, осторожности и скрупулезности. Место, которое она выбрала, на противоположном берегу ручья, было знакомо ей с детства, и она прекрасно видела, чем занимался ее брат, придя домой. Сначала Эван отправился на кухню, вскипятил воду в электрическом чайнике и заварил кофе во френч-прессе. Затем сел за кухонный стол, выпил первую кружку и посмотрел на свой телефон. Примерно через полчаса он прошел с кружкой и френч-прессом по коридору в ее бывшую спальню и сел работать за ее бывший письменный стол, в кресло, которое она не так давно освободила, в той самой комнате, где она когда-то добросовестно делала уроки и мечтала убежать от них всех. Эван проработал с завидным упорством несколько часов, почти до пяти утра, прежде чем погасить ее старую настольную лампу и подняться наверх. Там, к ее удивлению, он даже не заглянул в свою детскую спальню, окна которой выходили на задний двор, из чего следовало, что он перебрался в комнату напротив, которую когда-то занимали их родители. Она представила, как он забирается на большую веревочную кровать, которую их прапрадеды – семейная легенда – привезли в Вермонт, когда переехали на Запад из Нью-Бедфорда в 1850-х годах, и спит на этой ужасной кровати – предположительно – безмятежным, даже невинным сном. Ублюдок.

На следующий день, дождавшись, когда он уйдет на работу, она вернулась в дом и принялась обшаривать каждый вонючий угол, ворошить каждую заплесневелую коробку в подвале, вчитываться в каждый клочок бумаги, на котором могло оказаться хотя бы одно велеречивое предложение из его магнум-опуса. Она тщательно обыскивала комнату за комнатой, отмечая все возможные следы этого «романа», наличие каждой бумажки, наброска или заметки, содержащих какой-нибудь незабываемый сюжетный поворот или описание персонажа. Поднявшись наверх, она убедилась, что брат занял спальню их родителей, и внимательно осмотрела кучи разбросанной одежды и стопки книг (книг! – само их присутствие рядом с Эваном все еще вызывало у нее оторопь): «Птица за птицей. Заметки о писательстве и жизни в целом», «Человек, который съел машину. Книга о том, как стать писателем», «Как писать книги», «Пишем дальше», «О нравственной литературе» (ха!) и – как же без этого – «Литературный рынок». По-видимому, он завел привычку брать с собой наверх последние готовые страницы под конец рабочего дня (то есть ночи) и править их наутро в постели. Несколько страниц валялись на полу рядом с грязными трусами. Какая гадость. Она к ним не притронулась. Она ни к чему не притронулась.

В ванной она нашла пузырьки с таблетками. Могло ли быть иначе? Мог ли Эван Паркер обойтись без веществ, несмотря на эпическую силу воли, которую он скромно демонстрировал у себя в Фейсбуке[353] на каждую предполагаемую годовщину трезвости, выражая благодарность своим анонимным попутчикам. У Эвана оказалась солидная аптечка,