"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

но тоже кто-то из библейских… Великая любила острить, – произнес он. – Представляю, какие лица были у гэбистов в марте 53-го, когда она напялила маску на себя. Пугать дураков Великая всегда умела… Кое-кто, например, ты, Соня, даже искренне верила, что сила Мегалании заключена в этой штуке. Ты ведь так хотела взглянуть на нее хоть одним глазком и заполучить. Но у тебя – маленькой воровки – ничего не вышло тогда. А это просто маска. – Четвергов потряс фетишем перед камерой. – Память о незабвенной Аделаиде. Она прислала ее моей бабке незадолго до смерти, маску сшили на Востоке из кожи варана, и она почти истлела от времени. Великая потом починила ее и усовершенствовала для пущего страха, заказав таксидермисту использовать скальп сдохшего циркового павиана, челюсть и клыки мертвого циркового льва. Обезьянья морда и львиная челюсть здесь выступают как резонатор, он меняет голос того, кто маску надевает. Великая все учла, все мелочи. Но это просто сшитая ритуальная маска, и все… Дар Четвертых, как говорила мне Великая, не может заключаться в вещах или предметах, он внутри. Она поведала мне об этом, когда я случайно увидел ее пацаном в маске и грохнулся в обморок со страха. Она в тот момент звонила своему любовнику, который ее бросил… Да, она наказала его, потому что не могла простить измены. Ее когда-то бросил муж, который был для нее всем на свете, и она так и не смогла забыть его предательства… Но это было единичное наказание. Тебя, Сонечка, изувечила не Великая, она простила тебе твой поступок, твое воровство. И укротительницу Бугримову она не наказывала, с ней на самом деле произошел несчастный случай, подхваченный досужей злобной молвой. Истинные факиры, Четвертые, в отличие от нас, обычных людей, наказывают только чудовищ, тиранов или предателей… А тех, кто оступился или ошибся, они оставляют с их совестью наедине.

– А вот ты не оставил Регину, мать твоего сына, с ее совестью наедине! Ты ее убил! – выкрикнула Мармеладова страстно.

– Вот, слышали? – Стас Четвергов повернул свое окровавленное лицо в профиль к камере, ища взглядом Гектора и Катю. – Этого я и боялся. Этого пытался избежать. Ее обвинений. Она с вами ими не поделилась, нет? Но это было только делом времени. Она сумасшедшая… И контролировать ее – что она начнет вдруг вам болтать – я не мог.

– Я не сумасшедшая! Я зрю в корень! – выкрикнула Мармеладова. – Ты убил Ригу, отомстил ей за смерть Данилы, своего сына! Хотя я сто раз тебе твердила, что это не она заставила его… не ее сила… Он сам покончил с собой!

– Так Даниил все-таки твой сын? А ты солгал нам. Ты убил ее? – спросил Гектор Четвергова.

– Я. – Четвергов смотрел прямо на них. – Знаешь, полковник, что такое сын? Что такое ребенок, твоя плоть и кровь? Это понимаешь лишь с возрастом. Когда Регина забеременела, я был на седьмом небе от счастья. Я любил ее с тринадцати лет – жизнь свела нас, потом развела, затем снова бросила в объятия друг другу, и я надеялся, что мы с ней наконец достигли того, о чем я мечтал с юных лет – полного единения, любви, счастья. Я преклонялся перед ней, перед ее одаренностью, исключительностью… Я почти благоговел… Но она надменно рассмеялась мне в лицо – нет, это не твой ребенок, заявила мне она. Ты ни при чем, Стасик… Пока мальчик рос, я искал в нем сходство с собой, а она надо мной издевалась – нет, нет, он не твой… Его отец был настоящий мужик, а ты так, погулять вышел – и не Четвертый, и не экстрасенс, ты никто, ничтожество, типичная посредственность. У тебя и в браке нет детей. А у меня есть сын, и вот он уж станет истинным Четвертым, таким, каких еще не бывало. Я сделаю все для этого. Я его научу. И я смирился на какое-то время, оставил их, занялся собственной жизнью… Но потом скоропостижно скончалась моя жена Ксения. Я остался совсем один… Не знаю, что на меня нашло однажды. Наверное, ум мой помрачился. Я позвонил Регине и сказал: «Ну, что моя любовь… Видишь, что я могу сделать? А ты можешь так? Кто из нас истинный наследник Великой? Ты или я?»

– Регина приняла твое вранье за чистую монету? – спросил Гектор. – Поверила, что ты способен убить человека… жену, вот так… без контакта?

– Она мне поверила.

– Нет. Она кинулась расспрашивать врачей, подозревая, что ты скормил жене то ли яд, то ли таблетки, вызвавшие тромб.

Четвергов смотрел на них в камеру, а потом усмехнулся.

– Не было между вами никакой любви никогда! – выкрикнула и Мармеладова. – Одно злое маниакальное соперничество с детства и до седых волос. Это вы оба были психи! Вы! Ты ей наврал, а она… она лгала даже самой себе, что имеет дар убивать, а сама травила своих птиц втихаря! Это ли не безумие?!

Катя слушала их, и ее все больше охватывал ужас. Они все словно погружались на самое дно… в яму… в иллюзию…

– Когда Данила покинул наш мир, – произнес Четвергов, – Регина сначала вообще отказывалась со мной разговаривать о нем. Я настаивал. Я спрашивал – что случилось на самом деле? И в июле… только тогда она сказала мне…

– Что? – спросила Катя, подходя близко к экрану, вглядываясь в лицо человека, который заманил их в ловушку, запер и намеревался тоже убить…

– Она наконец призналась – да, Даниил твой сын. Но он предал меня – мать, меня, истинную Четвертую. Он отказался от нашего с ним общего пути. Он меня бросил. И я наказала его за это. Если ты избавился от своей жены силой своего дара, чтобы доказать мне, что ты все же чего-то стоишь, то вот тебе мое главное доказательство в нашем многолетнем споре. Наш сын. Его смерть.

Они все молчали. Катя была потрясена чудовищностью услышанного. И – правдой.

– Она тебе опять солгала, а ты поверил, – тусклым голосом объявила Мармеладова. – Я тебе твердила – не было у Риги такого дара… Такой силы… После больницы в слезах она клялась мне, что нет ее прямой вины в том, что случилось. Мальчик убил себя сам. Он не смог выбрать между ею, матерью, и той, которую полюбил всем сердцем. Пусть эта женщина, его избранница, и порочна, но любовь слепа! Регина не могла смириться, она угрожала ему, что если он не бросит невесту, то в следующий раз пилой уже дело не обойдется – она Ирину убьет. А он решил устранить саму причину их ненависти и вражды – самого себя. Он покончил